Я дал ей телефона Неда.
– Очень хорошо. Договорились – завтра в одиннадцать. Колледж расположен в Бельвью, совсем недалеко от Сиэтла. Вы знаете, где это?
– На восточной стороне озера Вашингтон?
Много лет назад, выступая в качестве приглашенного лектора в Вашингтонском университете, я не раз бывал дома у представителя принимающей стороны в Бельвью. Запомнилась эта местность как спальный район верхушки среднего класса – район агрессивно модернистских домов, четко очерченных лужаек и приземистых торговых центров, занятых лавками дорогих деликатесов, антикварными галереями и галантерейными магазинами с заоблачными ценами.
– Совершенно верно. Если поедете из центра, выезжайте по шоссе один-пять на пятьсот двадцатую, которая уходит на понтонный мост Эвергрин-пойнт. Как переедете по мосту на восточный берег, сразу сворачивайте к югу возле парка Фейрвезер и так и поезжайте вдоль берега. Джедсон – в Мейденбауэр-бэй, прямо по соседству с яхт-клубом. Я на первом этаже Креспи-холла. Вы останетесь на обед?
– Пока не знаю. Как время разложится.
И что я найду.
– Я кое-что приготовлю для вас, просто на всякий случай.
– Вы так добры, Маргарет…
– Для собрата-журналиста – все, что угодно, Алекс.
* * *
Следующей я позвонил Робин. Ей понадобилось девять гудков, чтобы ответить.
– Привет. – Она запыхалась. – У меня большая пила работала, не слышала. Что случилось?
– Мне надо отъехать на пару деньков.
– На Таити, без меня?
– Не столь романтично. В Сиэтл.
– О! Детективная работа?
– Назовем это биографическим исследованием.
Я сообщил ей, что Тоул учился в Джедсоне.
– А ты действительно преследуешь этого типа!
– Это он меня преследует. Когда сегодня утром я был в Западном педиатрическом, Генри Брук перехватил меня в коридоре и продемонстрировал не слишком-то прикрытую версию старого доброго выкручивания рук. Похоже, что Тоул обсуждает мою этику на публике. Постоянно вылезает на поверхность, словно поганка после дождя. У них с Крюгером одна альма-матер – вот потому-то мне и захотелось побольше узнать про увитые плющом залы Джедсона.
– Давай я поеду с тобой.
– Нет. Это чисто деловая поездка. Я возьму тебя в настоящий отпуск, когда все это закончится.
– Ладно, – неохотно произнесла Робин. – Буду скучать по тебе.
– Я тоже буду скучать. Я люблю тебя. Береги себя.
– Ты тоже. Люблю тебя, милый. Пока-пока!
– Пока!
* * *
Сев на десятичасовой рейс в международном аэропорту Лос-Анджелеса, ровно в 23:25 я уже приземлился в аэропорту Сиэтл-Такома. У стойки «Хертц» забрал ключи от прокатной «Новы». Это, конечно, не «Севиль», но радиоприемник с FM-диапазоном тут имелся, и кто-то оставил его на волне станции, передающей классическую музыку. Из динамика на приборной панели медленно полилась органная фуга Баха в минорном ключе, и я не стал ее выключать – музыка вполне соответствовала моему настроению. Я подтвердил свою бронь в «Уэстине», выехал из аэропорта, вырулил на автостраду «Интерстейт» и направился к центру Сиэтла.
Небо было холодным и твердым, как вороненая сталь пистолета. Через несколько минут после того, как я двинулся в путь, пистолет доказал, что заряжен: выстрелил громом и молнией, и с неба полилась вода. Вскоре уже вовсю бушевал один из этих злобных северо-западных ливней, который превратил многие мили автострады в одну сплошную автомойку самообслуживания.
– Добро пожаловать на тихоокеанский Северо-Запад, – пробормотал я про себя.
По обе стороны дороги непроницаемыми рядами росли сосны, элегантные и пушистые. Освещенные светом звезд рекламные плакаты рекламировали сельские мотели и закусочные, предлагающие «завтрак лесоруба». Если не считать длинных лесовозов, стонущих под грузом бревен, я был единственным путешественником на всей дороге. Подумалось, как хорошо было бы сейчас направляться в какую-нибудь уютную бревенчатую избушку: рядом со мной Робин, багажник набит рыболовными снастями и провизией… Я почувствовал внезапный укол одиночества и жаждал человеческого контакта.
Доехал я до центра вскоре после полуночи. Отель «Уэстин» вздымался передо мной, будто гигантская медицинская пробирка из стекла и стали над темной лабораторией города. Мой номер на семнадцатом этаже оказался вполне приличным, с видом на залив Пьюджет-саунд и порт на западе и озеро Вашингтон и острова на востоке. Стряхнув туфли, я растянулся на кровати – усталый, но слишком взвинченный, чтобы уснуть.
Включив телевизор, застал конец заключительного выпуска новостей по какому-то местному каналу. Ведущий с деревянной челюстью и бегающими глазами совершенно обезличенно излагал события дня, с одинаковым выражением вещая о массовом убийстве в Огайо и о результатах хоккейного матча. Я оборвал его на полуслове, выключил свет, в темноте разделся и таращился на огоньки причала, пока не провалился в сон.
Глава 21
От прибрежной дороги кампус Джедсона ограждала тысяча ярдов густого, как джунгли, леса. В одном месте лес раздавался, уступая место двум каменным колоннам с высеченными на них римскими цифрами – началу мощеной дороги, ведущей к центру студгородка. Дорога заканчивалась круглым кольцом с рябыми солнечными часами под огромной сосной по центру.
На первый взгляд Джедсон напоминал один из тех маленьких колледжей на Востоке, которые всеми силами стремятся походить на карликовые Гарварды. Здания из выветренного кирпича щеголяли каменными и мраморными карнизами, сланцевыми и медными крышами – построенные в ту эпоху, когда труд был дешев, а замысловатая лепнина, огромные арки, горгульи и богини были в порядке вещей. Даже плющ, что спадал со сланцевых шпилей и облизывал кирпич – фигурно выстриженный, чтобы обойти глубоко утопленные окна с узорчатыми переплетами, – выглядел вполне натурально.
Кампус, оказавшийся совсем крошечным – разве что в половину квадратной мили, изобиловал прячущимися в тени деревьев горками, обсаженными рядами дубов, сосен, ив, вязов и берез, и выложенными мрамором площадками с каменными скамейками и бронзовыми памятниками. Все очень традиционно, пока вы не посмотрите на запад и не увидите стерильные газоны, спускающиеся к гавани частного яхт-клуба за ними. У причалов стояли обтекаемые, с тиковыми палубами посудины от пятидесяти футов и крупнее, увешанные экранами сонаров и радаров и ощетинившиеся пучками антенн: явно двадцатый век, вне всяких сомнений, Восточное побережье.
Дождь перестал, и из-под угольно-серых складок неба выпал желтый треугольник солнечного света. В нескольких милях от гавани армада парусных яхт нарезала воду, похожую на смятую станиоль. Лодки вроде как репетировали какого-то рода церемонию, поскольку все друг за другом огибали один и тот же буй и тут же разворачивали возмутительно яркие спинакеры
[87] – оранжевые, пурпурные, алые и зеленые, словно хвостовые перья выводка тропических птиц.
