— Выкладывай все карты на стол. За нами будет Совет и его силы.
— Но они же…
— Да, они могут загрести все, а нам бросят кость. Но уж лучше кость, чем ничего.
— «Проект 40» вообще может оказаться пустышкой.
— Ты сам этому не веришь, — сказал шеф. — И твоя работа — доказать то, что мы оба знаем. Пока у нас нет доказательств, у нас нет ничего. Даже если они обладают секретом, который может стать концом мира, в чем мы уверили Совет, то мы не можем ничего предпринимать, пока не имеем доказательств. Сколько раз я должен повторять это?
Перуджи потер левое колено, которое ушиб об осветительный прибор в студии Хельстрома. «Не похоже на шефа — повторять что-либо по нескольку раз. Что же происходит там, в офисе? Уж не пытается ли шеф намекнуть, что не может говорить открыто?»
— Вы хотите, чтобы я нашел удобный предлог, чтобы нам выйти из этой игры? — спросил Перуджи.
В голосе шефа прозвучало облегчение:
— Только если тебе, мой мальчик, это покажется правильным шагом.
«Кто-то находится рядом с ним, — понял Перуджи. — И этот кто-то — важная шишка. Он пользуется определенным доверием, но ему нельзя рассказывать всего. — Как Дзула ни старался, он не смог припомнить никого, кто бы подходил под эти условия. — Шеф, должно быть, прекрасно понимает, что его агент не собирается выходить из игры. Но он хотел услышать от меня это предложение. Это означает, что тот, кто сейчас находится в офисе шефа, слышал весь разговор. Скрытый смысл этого послания: Центр требует предельной степени осторожности. Звонок из верхов? Насколько же влиятелен этот Хельстром?»
— Можете ли вы сказать что-нибудь о тех мозолях, на которые мы, возможно, наступаем? — спросил Перуджи.
— Нет.
— Разве нельзя знать, не имеет ли Хельстром чисто политических мотивов? Крупные взносы в партийную кассу или что-нибудь в этом роде. А может, например, мы суем нос в дела другого агентства?
— Ты начинаешь вникать в суть проблемы. Как она видится мне, — заметил шеф.
«Значит, рядом с ним сейчас кто-то из другого агентства, — подумал Перуджи. — Это означает только одно: кто-то из окружения шефа, но работающий и на другое агентство. И, следовательно, либо Хельстромом заинтересовались два агентства, либо „Проект 40“ — продукт этого другого агентства. Заинтересованные стороны, возможно, станут мешать друг другу, если сильно растревожат это осиное гнездо».
— Я вас понял, — сказал Перуджи.
— При встрече с Хельстромом, — начал шеф, — не упоминай другой возможности. Пускай выводы делает сам.
— Понятно.
— Я надеюсь на тебя — это и в твоих, и в моих интересах.
— Могу я позвонить сегодня вечером?
— Нет. Разве что у тебя появится что-нибудь новенькое. Однако свяжись со мной сразу же после встречи с Хельстромом. Я буду ждать.
Перуджи услышал, как связь на том конце отключилась. Он отсоединил шифровальное устройство и положил телефонную трубку на место. Впервые в своей жизни Перуджи ощутил то, что чувствуют старые агенты. «Очень хорошо сидеть дома, в безопасности, а я должен рисковать своей головой, зная, что никто и пальцем не пошевелит, если меня схватят!»
Из записей Тровы Хельстром:
«Во что бы то ни стало нужно избегать того, что мы называем „термитной ловушкой“. Мы не должны слишком походить на термитов. Эти насекомые служат нам образцом выживания, но они идут своим путем, а мы — своим. Мы учимся у них, но не должны рабски копировать. Термиты, не способные покинуть защитные стены своего жилища, создают самодостаточный мир. Того же добиваемся и мы. Общество термитов охраняется воинами. И в этом тоже мы должны им следовать. Когда термитник подвергается атаке, солдаты знают, что их могут бросить за стенами, чтобы ценой их жизни выиграть время для создания непреодолимой обороны. Так должны поступать и мы. Но термитник погибает, если умирает королева (матка). Мы не должны быть настолько уязвимыми. Семена нашего продолжения посажены во Внешнем мире. Наши работники должны уметь выживать, если Улей погибнет».
Возвращаясь по длинной, идущей под уклон галерее в Улей, Хельстром пытался уловить знакомые звуки, которые успокоили бы его: в Улье все в порядке. И не мог. Улей оставался единым организмом — он функционировал, но чувство тревоги насквозь пропитало его. Это в природе Улья: коснись одной его части, и отреагируют все клетки. Нельзя отбросить химический характер его внутренних коммуникаций. Обычные работники в случае серьезной опасности выделяли феромоны, которые разносились по всему Улью. Фильтры Улья работали в минимальном режиме для экономии энергии. И потому все работники вдыхали эти феромоны, разделяя общее беспокойство. Уже появились признаки того, что если предоставить процесс самому себе, то он может оставить глубокие или даже нестираемые следы на сознании всей общности.
Праматерь однажды предупреждала его:
— Нильс, Улей может учиться так же, как и ты сам. Общность может учиться. Если ты не сможешь понять, чему Улей учится, это может всех нас привести к гибели.
«Чему же Улей учится сейчас?» — спросил себя Хельстром.
Поведение Фэнси выдавало что-то, исходящее из самых глубин Улья. Она говорила о роении. Но они же потратили более сорока лет, чтобы задержать роение. Не было ли это ошибкой? Фэнси его напугала, и теперь он безуспешно пытался найти ее. Ей полагалось участвовать в съемках, но там ее не оказалось, а Эд понятия не имел, где искать Фэнси. Салдо уверял, что она находится под постоянным наблюдением, но не заглушил тревоги Хельстрома. Может ли Улей произвести естественную Праматерь? Фэнси вполне годилась на эту роль. Что может сделать Совет, если это случится? Следует ли отправить Фэнси в чан, чтобы избежать преждевременного роения? Ему была ненавистна сама мысль потерять Фэнси — эту превосходную линию, которая уже произвела на свет столько полезных для Улья специалистов. Если бы удалось подавить при воспитании эту ее неуравновешенность!
При условии, что это неуравновешенность.
Хельстром подошел к бетонной арке, ведущей на двухуровневый пункт питания, и увидел, что Салдо, как и было приказано, ждет его. На Салдо можно положиться. Это обрадовало Хельстрома. Он понял, как сильно стал зависеть от этого молодого человека. Ни слова не говоря, Хельстром приблизился. Они вошли в пункт питания, взяли еду с конвейера, налили бульон из общего для всех чана. Хельстром всегда с удовольствием ел пищу обычных работников. Специальная пища для лидеров Улья была способна в два раза увеличить продолжительность жизни, но в ней отсутствовал один ингредиент, который Хельстром называл «объединяющая сила».
«Иногда мы нуждаемся даже в самом незначительном общем знаменателе», — подумал он. Никогда эта мысль не казалась настолько очевидной, как во времена кризиса.
Салдо просигналил, что ему не терпится перейти к изложению дела, но Хельстром жестом велел подождать, понимая, что ему просто хочется оттянуть миг, когда придется услышать плохие вести. Хельстром неожиданно ощутил хрупкость Улья. Одомашненный мир, который они искали для человечества, показался ему всего лишь готовой расколоться хрупкой яичной скорлупой. Все выглядело таким ясным в «Руководстве по Улью», но на практике оказалось неустойчивым. Как он ни пытался, отыскать подсказку в «Руководстве» ему не удалось…
