Однажды дядя Лиам пришел домой с пляжа. Он был голоден, и ему очень хотелось есть. Расставили трехногую подставку, положили на нее складную столешницу, навалили туда полным-полно картошки и к ней всяких прочих закусок. Большой кусок картошки упал со складного столика, и за ним сразу прыгнула собака. Подставка и доска перевернулись, и все, что там было, разлетелось по всему дому. Жена кинулась собирать картошку.
– Мария, матерь Божья! Ну, малышка, вот тебе и настоящий ярмарочный день, – сказал Лиам.
В каждом доме у нас были миски и тарелки, деревянные кружки, пара стульев и табуретов. Стулья эти оплетали травяной веревкой
[150] или соломой.
В те времена железная вешалка, которую до сих пор можно встретить в каждом доме над огнем, служила, чтобы вешать на нее разные вещи, а на плите у очага всегда держали щипцы или что-то в этом роде.
Теперь в любом доме можно найти чашки и соусницы и со вкусом обставленные шкафы. Теперь в домах проживают только люди, а снаружи есть загоны для скота и всего прочего.
Светильники и жир. В светильнике фитиль или лучина – вот как выглядел прибор для освещения, который я увидел раньше прочих. Жир получали из ставриды и сайды. «Нырок» – так называли жир из ставриды, а «печень» – мазь из сайды. Вот их мы вытапливали. Масло из тюленьего жира тоже использовали для освещения, но в светильники его лили очень редко, потому что его поглощали помногу, обмакивая в жир желтый кукурузный хлеб. Думаю, людям это действительно было нужно. Даже когда я уже вырос и стал подростком, подобные устройства для освещения все еще использовали.
Светильник – это был небольшой металлический сосуд в форме лодки или нэвога – с одним или двумя носиками, на трех или четырех ножках, а сбоку у него располагалась маленькая ручка или ушко. Такие светильники были восемь-десять дюймов в длину, внутри находился жир или тюленье масло. Брали тростинку или фитиль, погружали в жир, продевали наружу через носик светильника, а потом поджигали. Когда фитиль догорал, его вынимали. В качестве фитиля использовали белую сердцевину тростникового стебля. Часто фитиль делали из мягкого хлопкового или льняного шнура. Нередко вместо светильника для освещения брали большую морскую раковину. Я не помню, когда появился парафин. Слыхал только, что кусочками торфа или лучиной пользовались еще задолго до этого.
Лично я провел часть моей юности, питаясь дважды в день. Каждое утро приходилось делать большую работу – на пляже, в холмах или в поле. Когда коровы приходили на дойку, для меня уже была готова утренняя еда. Вечерняя еда мне доставалась, когда солнце садилось далеко на западе. Тогда эту пищу у нас не называли «завтрак» или «ужин», а только так.
Еда в то время состояла из картошки и рыбы, а если случалось, к ним добавляли немного молока. Когда картошка была на исходе, оставалась желтая кукурузная крупа, по большей части из мякины; и, конечно, нынешние люди не стали бы возиться с тем хлебом, который из нее делали, разве что у них очень хорошие зубы. Вот мне и жаль, что сегодня у меня нет ни такой еды, ни зубов, чтобы ее жевать, ни здоровья.
В те времена, когда я был молод, два стоуна муки обычно шли на Рождество. Я был уже взрослым мужчиной еще до того, как появился чай, и тогда фунт чаю, что причитался на Рождество, откладывали и берегли в надежном месте до этого праздника.
Но сейчас у нас уже совсем другая песня насчет всего, что касается еды: хлеб из белой муки, чай, сахар. Некоторые принимают пищу четыре раза в день. В те дни каждый раз я ел столько же пищи, сколько сейчас едят за четыре. Тогда и на той еде люди могли прожить еще два дня, если было нужно. А теперь человек не пройдет расстояния длиннее вил, как хлопнется на собственный зад, потому что ест обычно не нормальную еду, а все ерунду какую-то.
Приложение 2
Образование. – Женитьба. – Изнурительный труд. – Тюлени. – Что ждало детей в нашей семье.
Я ходил на занятия в школу всякий раз, когда она у нас была открыта, пока мне не исполнилось восемнадцати лет. В это время по дому у меня не было особых дел, потому что мой брат жил в том же доме, а он был женат. Жена его скончалась, и после нее остались двое сыновей. Моя мать занялась ими, пока они не научились передвигаться самостоятельно, и брат уехал в Америку.
Тогда мне пришлось расстаться со школой, поскольку в доме не осталось никого другого, кроме отца. Таким образом, я уже три года не посещал школу к тому времени, как женился. Мне был двадцать один год. До той поры в жизни я знал немного забот, но с этого дня они меня обступили. Тогда изменилось все, что меня окружало. Женитьба – это большое событие в жизни человека. Меняется его нрав и понимание многих вещей, и, в конце концов, женитьба придает ему резкость жизни. Можно сказать, до той поры я думал, что жизнь моя уготована мне раем.
Я с усердием погрузился в дела. Бежал на пляж, чтоб запасти удобрения и посадить больше картошки для свиней. У нас тогда была пара коров. На рассвете я снимал с себя всю одежду, кроме подштанников, брал вилы, чтобы собрать водоросли, и погружался по шею в морскую воду. Втаскивал их на вершину утеса, сгребал их и разбрасывал. Без чая и сахара, поев молока, хлеба и рыбы, я столь же рано выходил на пляж, как и на холм, в другой раз – на море, иной раз – бить тюленей, а иногда на лов в большой лодке с неводом. Всякой работе свое время.
Тюлени были довольно опасны. В определенное время года все охотились на них. Тогда наступил день большого прилива в пещере Окуневой заводи, где места проплыть в расселину хватало только для одного, чтобы добыть больших тюленей и вытащить их наружу через ту же самую узкую щель. Это был опасный для меня день, и тогда мог настать конец моей жизни, ибо, как я уже рассказывал, мой дядя тогда тонул, а веревка на нем оборвалась.
С тех пор как женился, я изо всех сил старался содержать дом и участвовать во всем, что происходило. Отец всегда оказывал мне большую помощь – и в доме, и за его пределами.
У нас родилось десять детей
[151], но им не была суждена счастливая доля, сохрани нас, Господи! Моему первому сыну исполнилось семь или восемь лет, когда он сорвался со скалы и убился. С того дня стоило только ребенку явиться на свет, как он покидал нас. Двое умерли от кори, и после не бывало недуга, который, приходя, не уносил бы одного из моих детей. Донал утонул, пытаясь спасти благородную девушку на Белом пляже. У меня родился еще один славный мальчик. Прошло совсем немного времени, и он оставил меня. Все эти переживания повергли мою бедную жену в глубокую печаль, и вот ее тоже у меня отняли. До тех самых пор я всегда пытался справляться и не ослепнуть совсем, да не оставит нас Господь во тьме! После нее мне осталось малое дитя, но к счастью, уже подросла старшая дочь, которая смогла позаботиться о девочке. Как только младшая стала взрослой, ее тоже призвали, как и всех остальных. Девушка, которая ее вырастила, вышла замуж в Дун-Море. Она также скончалась, и после нее осталось шестеро детей. Один сын стал жить дома со мной, а другой уехал в Америку. Вот и все, что случилось с моими детьми. Да пребудет благословенье Божие с теми из них, кто в могиле, и с бедной женщиной, чья стойкость была вследствие этого сломлена.
