– Ну что, – сказала она, – может, кому-нибудь из вас хочется сходить на пляж в такой погожий день?
Здесь испокон веков был такой обычай, когда все выходили на пляж в Страстную пятницу и собирали всякие морские лакомства, какие только могли найти.
– Мария, матерь Божья! Я очень-очень хочу пойти с тобой, мамочка! – закричал я, выскакивая из-за стола, хотя по-прежнему не доел свой завтрак даже до половины.
– Тебе ничто не мешает, сердечко мое. Только сперва доешь до конца. Я тебя подожду.
– Я тоже пойду, – сказала Нора.
– И я тоже с вами, – сказала Айлинь.
– И вам тоже ничто не помешает. Жизнь вам сегодня улыбнулась: школа закрыта, – сказала мама.
Отец и Патрик копали в огороде, Кать работала по дому, Майре была где-то в Штатах, а ее ребенок в то время под присмотром у Кать, и мама велела ей не отпускать его ни на шаг, пока сама не вернется домой.
Мы поспешили вон и отправились на пляж. И уж кто был в прекрасной форме, свеж и бодр, как мартовский ветер, так это я. Я прямо обожал бултыхаться в морской воде в своих замечательных серых штанах.
Когда мы добрались до пляжа, там уже не было ни клочка земли, где не стояли бы женщины, дети и малые ребятишки, собиравшие улиток, крабов и всякие дары моря, какие только попадались. В то время шел большой отлив. К востоку от нас виднелся остров, который назывался Женским. Туда нельзя было дойти иначе, кроме как по пляжу во время сильного отлива, и это место было очень богато улитками, разными моллюсками, потому что в обычное время за него было не зацепиться. Остров от суши отделял узкий глубокий пролив, но в тот раз воды в нем было немного. Вскоре я увидал, как мама подтянула кверху подол платья и обернула его между ногами. Я никогда в жизни не стыдился смотреть на ноги и бедра своей матери, потому что она никогда не была ни толстухой, ни обжорой, а наоборот – стройная, высокая, с чистой белой кожей с головы до пят. Как же мне жаль, что я по большей части не удался в нее. Но, должно быть, мне навредило то, что я был теленком от старой коровы, потому как все прочие мои братья и сестры были очень красивы.
Я наблюдал за ней, прикидывая, что же такое пришло ей в голову, как вдруг она позвала женщин, что были с нею рядом, идти вместе на остров. Сразу откликнулись четверо: ведьма из дома напротив, сестра моего отца, которая была замужем за человеком по прозвищу Керри, Шивон Белая и Фюнтра
[25]. Вода доходила им до колен. Но тут налетела большая волна и опрокинула ведьму и мою тетку вверх тормашками. Хорошо, что Фюнтра не подкачала: она подцепила мою тетку и вытащила их обеих. Кто угодно мог поклясться Священным Писанием, что и ведьма, и моя тетка явились в этот мир из одного чрева. Похожие внешне одна на другую, одного возраста, ухватки одинаковые, но отец у них и впрямь был один на двоих.
Сам же я жалобно всхлипывал из-за того, что потерял из виду маму так надолго. Нора как раз меня еще больше подначивала, а вот Айлинь старалась меня унять. Нора всегда ко мне цеплялась, и оба мы были весьма недовольны друг дружкой.
Я уяснил, почему дело обстояло так, уже позднее, когда подрос и стал понимать больше. Старая соседка говорила мне, что Норе нередко бывало лучше, когда мы ссорились, чем когда хорошо ладили.
Нора пять лет была в семье любимицей – до того как я появился на свет. Меня никто не ждал, но когда меня увидели, то сей же час исключили Нору из любимчиков. В этом-то и была причина, что она не уделяла мне столько времени, сколько остальные.
Вскоре женщины то тут, то там заголосили, что пролив наполняется водой, окружая оставшихся на острове, и что никого из них больше не видать. Все побежали смотреть на поток, но вода поднялась уже выше роста взрослого мужчины, и это как раз в ту минуту, как они появились у нас на виду, каждая с тяжелым мешком. Пришлось им оставаться там же, где были. Все собравшиеся вокруг говорили, что такая стоянка им суждена до утра, а я едва с ума не сошел, когда это услышал.
Несколько девушек, что были на пляже, побежали рассказать работникам в поле, что много женщин застряло на Женском острове. Все мужчины направились на пляж, а вот мой отец пошел прямо домой и стал искать лестницу, поскольку слышал, что женщин из беды раньше вытаскивали при помощи чего-то такого. Скоро я увидал, как он идет ко мне, а на плече у него лестница, в которой было футов двадцать. Ее направили так, чтоб она прошла над проливом, но оказалось слишком трудно разместить ее в правильном месте.
Пришлось моему бедному отцу пуститься вплавь, ухватившись за конец лестницы, и укрепить ее на каменном уступе. Моя мать первой перешла над проливом по лестнице, и Фюнтра тоже. Они перебрались легко, и остальные последовали за ними. Две из них были на одной стороне, а одна на другой, но тут из-за того, что лестница лежала неровно, она перевернулась и упала в море. Я очень обрадовался, что у меня снова есть мама, и запел «Донал-солнышко»
[26], но пел я недолго, потому что отцу снова пришлось прыгать в воду и вплавь переправлять на сушу мою тетку. Потом, когда он перетаскивал Шивон Белую, то заметил, что старая соседская карга идет ко дну, и вытащил ее за волосы. Я был сам не свой, когда мой отец выбрался на твердую землю. Старая ведьма чуть было не утопила его, когда он старался ее вытащить, потому что фартук у нее был набит улитками!
Глава третья
Ведьма. – Томас Лысый и его дети. – Игра в хёрлинг на Белом пляже. – Новая учительница. – Краб хватает меня за пальцы. – Я постигаю науку ухаживания. – Школьный инспектор с четырьмя глазами.
Между нашим домом и соседским был только двор, и из обоих домов туда вела отдельная дверь. Нижняя часть двора соседская, а верхняя – наша. Двери прямо друг напротив дружки. Если б старой соседской ведьме захотелось, ей бы удалось, не выходя из дверей, ошпарить мою мать горячей водой, только ведь и мама могла бы сделать то же самое.
Мама частенько говорила мне держаться подальше от этой седой бабы, потому что у той не было никаких добрых намерений и потому что матери самой всегда приходилось откупаться от ведьмы, чтобы поддерживать мир, – и правильно.
Моя мама делала за нее все, поскольку у той, конечно же, не было ни чистоты, ни порядка ни в чем. Ничуть не больше было порядка у ее мужа. Мой отец все ему чинил: лопату, упряжь, крышу в доме и прочие самые разные вещи. Никогда я не видал человека более косорукого, чем муж соседки.
Звали его Тома́c Лысый, поскольку волос между ушами у него и впрямь осталось немного. В то же время он был очень сообразительный, и если бы ему немного приподняться и подучиться, он мог бы стать лауреатом любой награды в Ирландии – запросто. Мать часто посылала меня к нему узнать, когда наступит тот или другой праздник. Если они хоть что-нибудь ели, оба выходили к дверям и уговаривали меня поесть с ними. Не бывало еще бедняцкой хижины гостеприимней, чем у них. И раз уж все, кто был со мною рядом в мое время, пребывают сейчас в сонме мертвых, а сам я жив, пусть пошлет им Бог место получше той убогой хижины, да и всем нам. Ни один из тех двоих ни разу не ударил никого из нас.
