– Придется. Я теперь имею полное право давать тебе поручения. Это будет прямой эфир, так что не вздумай наделать ошибок. Вот это надо будет выучить наизусть. Больница вложила в проект кучу денег.
С видом, словно подает нищему, доктор Ким протянула Моён журнал.
– Что, если я откажусь? – повысила голос Моён, отшвырнув журнал.
– Откажись и узнаешь, – хохотнула доктор Ким.
– Ужин сегодня, программа завтра – почему я должна идти вместо тебя?
– Так трудно сообразить? Мне придется пить весь вечер. Мы же празднуем мое повышение. Как, по-твоему, я встану завтра утром?
– Ты серьезно? Тебе не стыдно? Ни капли не стыдно?
– Ну, может быть, совсем чуть-чуть. Но какое это имеет значение? По крайней мере я теперь профессор. А ты кто?
– Ну ты и гадина!
– Что ты сказала?! – Лицо доктора Ким моментально побагровело.
– Ты все прекрасно слышала. Я назвала тебя гадиной. Мне искренне жаль людей, которым придется у тебя лечиться.
Не успела Моён закончить свою гневную речь, как доктор Ким вцепилась ей в волосы. Моён в ответ схватила соперницу за длинные локоны.
– С ума сошла?
– Больно!
– Отпусти!
– Ты отпусти!
– Я сделаю все, чтобы тебя никогда не повысили!
– Вы что вытворяете?! Немедленно прекратите! – прокричал вбежавший в кабинет Санхён.
Доктор Сон Санхён был старшим коллегой Моён и доктора Ким; так же как и Моён, он не имел никаких привилегий в больнице. Ему еле-еле удалось растащить разъяренных женщин.
Соперницы с всклокоченными волосами тяжело дышали, буравя друг друга взглядом. Цокая языком, доктор Сон похлопал обеих по спине. Раздраженно оттолкнув Санхёна, доктор Ким пулей вылетела из кабинета. Только после этого Моён начала приходить в себя. Ей захотелось провалиться сквозь землю.
– Что я делаю!.. Я точно сошла с ума.
Моён чувствовала себя глубоко несчастной, но больше всего ее терзало не то, что готовая исполниться мечта осталась недостижимой, и не то, что ее предал наставник, которому она доверяла. Больше всего ранили мысли о том, что она опустилась до уровня доктора Ким, которую всей душой презирала. Моён казалась себе дешевой и грязной, и это было невыносимо. К глазам подступили слезы.
9
Случается, человека посещает странное ощущение, будто он живет чьей-то чужой жизнью. В тот день Моён чувствовала себя именно так. Вместо привычного стетоскопа шею украшала золотая цепочка, вместо скальпеля рука держала микрофон. Моён провела в студии большую часть рабочего дня: два часа ей пришлось просто ждать, час заняла репетиция, и час ушел на саму передачу. Просматривая сценарий в комнате ожидания, она внезапно задалась вопросом, что это за место и почему она здесь находится. С того момента ощущение неестественности происходящего не покидало ее. Комплимент оператора, сказавшего, что она очень киногенична и выглядит лучше телеведущих, прозвучал для нее непонятно, как иностранная речь; зрители, сидящие полукругом от сцены, казались ей присяжными заседателями, пришедшими на судебный процесс, где она является подсудимой. Будь ее воля, Моён сбежала бы из студии куда глаза глядят. Однако другая часть ее души так же сильно желала, чтобы программа прошла без сучка без задоринки, – назло тем, из-за кого она здесь оказалась.
Результат превзошел ожидания. Ведущий умело направлял беседу в нужное русло, а Моён прекрасно смотрелась на телеэкране и отвечала уверенно и свободно, словно всю жизнь только этим и занималась. Вся страна смогла услышать ее чистый голос и оценить широкие познания в медицине. Когда трансляция закончилась, ведущий выразил Моён восхищение, заверив, что у него еще не было гостя, который бы справился лучше. Продюсер программы в вечной бейсболке, надвинутой на глаза, спросил, не сможет ли девушка сняться и в следующем выпуске. Однако самой Моён все это было не по душе. Высоченный потолок студии с висящими на нем прожекторами; строжайшая тишина во время съемки, когда невозможно даже нормально вздохнуть; пристальные взгляды зрителей, подогревающие и без того раскаленную атмосферу, – все это казалось не слишком реальным. Со стороны можно было подумать, что Моён чувствует себя как рыба в воде, но сама она ощущала себя скорее рыбой, пойманной в сети. Ей хотелось поскорее вырваться на свободу.
Ноябрьские дни становились все короче, сразу после шести вечера начинало темнеть. Моён выключила двигатель машины и откинулась на сиденье. Она страшно устала, словно вернулась домой после длительного путешествия. Заходить в пустой темный дом не хотелось. Моён подумала, не поехать ли в больницу. В этот момент включился уличный фонарь, и девушка увидела Сичжина, который стоял, прислонившись к воротам. Все еще держась за руль, девушка рассматривала гостя и пыталась представить, как прошел его день и отчего он выглядит таким утомленным.
Их взгляды встретились сквозь стекло машины. Никто не отвел глаза. Сичжин и Моён смотрели друг на друга бесконечно долго – так смотрят люди, знающие, что больше им никогда не увидеться.
Они зашли в крошечное уютное кафе недалеко от дома: даже с двумя посетителями в помещении стало совсем тесно. Хозяева здесь сами обжаривали кофейные зерна, и воздух наполнял приятный насыщенный аромат. Заведение принадлежало молодоженам. Пока мужчина готовил кофе, его молодая беременная жена читала, сидя за барной стойкой. Интерьер был украшен милыми вещицами, какие покупают для младенцев.
Сичжин и Моён сели за угловой столик. Над их головой покачивалась подвеска для детской кроватки, украшенная бабочками. Моён наблюдала за круговыми движениями игрушки.
– Я хочу вновь извиниться за прошлый раз. Мне очень жаль, что я вас оставил, – с видимым усилием начал Сичжин, когда прошло не менее получаса с тех пор, как они заказали кофе.
– Я хотела бы услышать не извинение, а объяснение, – ответила Моён, ставя на стол чашку с остывшим кофе.
Сичжин не говорил ни слова, продолжая смотреть на девушку. Его глаза казались потухшими.
– Куда вы тогда отправились? За вами снова прилетал вертолет? – обреченно вздохнув, спросила Моён.
– Нет. В этот раз не так далеко…
Взгляд Сичжина стал виноватым. Моён молчала и ждала продолжения.
– Нам не положено раскрывать информацию…
– Вот как… Вы, случаем, не шпион?
Сичжин горько усмехнулся ее шутке, прозвучавшей слишком серьезно.
– Последние дни были ужасно трудными, но я часто думала о вас. Мучилась вопросом, куда исчез мужчина, который успел мне понравиться. Пыталась представить, чем он может заниматься… – словно самой себе, монотонно рассказывала Моён. – И вот мы встретились, но вы не можете даже ничего объяснить, потому что вам не положено…
– Мне очень жаль.
– Специальные войска? Там вы служите?
