Пролог
Рассекая воздух с рокотом и свистом, самолет пошел на посадку. Приземлившись, он мягко покатил по полосе. Моён взглянула в иллюминатор, но отразившийся от стекла солнечный луч заставил ее зажмуриться. Прикрывшись рукой от солнца, она смотрела на протянувшуюся в бесконечность посадочную дорожку. Далеко-далеко впереди земля сливалась с небом.
По радио из кабины пилотов сообщили местное время в Албании. Невероятно долго скользивший по полосе самолет наконец остановился. Отстегнув ремень безопасности, Моён пригладила и собрала в тугой узел рассыпавшиеся по плечам волосы. Она чувствовала себя так, словно только что очнулась после долгого сна.
Путь из аэропорта Инчхон в Албанию с пересадкой в Абу-Даби занял два дня. Все это время Моён провела в бездействии. Она не смотрела фильмы и не читала, как поступали другие пассажиры, не пыталась скоротать дорогу при помощи снотворного. Она просто сидела, расслабившись так, что не чувствовала веса собственного тела, пересекая пространство и время подобно космонавту в состоянии невесомости. Она не стремилась сосредоточиться на чем-то одном, но и не заставляла себя ни о чем не думать. Если в голову приходила какая-то мысль, Моён следовала за ней; если всплывало какое-то воспоминание, Моён думала о прошлом. Это была ее первая передышка с тех пор, как она потеряла Сичжина.
После того как откуда-то с края света пришло его прощальное письмо, Моён не давала себе ни минуты отдыха, беспрерывно кочуя между больницей и телестудией. Плотный график операций и телезаписей лишил ее досуга. Она взвалила на себя почти всю работу в отделении неотложной помощи, чтобы не оставалось времени на слезы. Моён очень старалась не думать о Сичжине. Ей казалось, стоит поддаться один раз, и она рассыплется на куски. Поэтому Моён подавляла отчаяние, пряча его глубоко в сердце. Доктор Пхё, с трудом выносившая все это, в конце концов накричала на Моён, сердито хлопая подругу по спине и требуя выплакаться. Но в итоге расплакалась сама, тогда как Моён не проронила ни слезинки. Порой грусть все-таки захватывала ее, с этим ничего нельзя было поделать. В такие минуты Моён с силой вдыхала воздух, вытирала непрошеную слезу, катящуюся по щеке, и заставляла себя улыбаться.
Так прошел год без Сичжина. Выдержала ли она потому, что не давала себе горевать? Воспоминания о романе лежали грузом на ее сердце, тревожа подобно нерешенной задаче. Выходило, что Моён не смогла выполнить последнюю просьбу Сичжина – поскорее его забыть. Их любовь, мучительно краткая и пугающе яркая, успела стать смыслом ее жизни.
Наступила годовщина смерти Сичжина. Страна, которой он отдал свою жизнь, забыла о нем раньше, чем одно время года сменилось другим, но Моён забыть не могла. В ее памяти Сичжин оставался живым; до конца она так и не приняла случившееся.
Несколько дней назад, увидев у Чхихуна буклет о наборе медицинских волонтеров в лагерь беженцев в Албании, Моён без долгих раздумий взяла отпуск, чтобы принять участие в волонтерском проекте. Казалось, ее подтолкнула невидимая рука. Душу заполнила безрассудная надежда, что на Балканах, возможно, она узнает что-нибудь о возлюбленном.
Забрав сумку с багажной ленты, Моён вышла из аэропорта. Медики, приехавшие трудиться в лагере беженцев, ждали автобуса, сбившись в плотную группу. Несколько человек приветственно помахали рукой. Это были люди, которых Моён встретила, когда работала в Уруке
[1]. Широко улыбнувшись, Моён присоединилась к группе.
Вскоре приехал автобус, и люди, собравшиеся с разных концов света, но уже ставшие единой командой, заняли места внутри. Поднимая клубы пыли, автобус затрясся по грунтовой дороге.
Многоголосье заполнило тесное пространство автобуса, пассажиры общались на всех языках сразу. Людей, говоривших на разных языках, объединяли кипящая энергия и страстная преданность делу. Моён была частью этой шумной группы, но ее взгляд не отрывался от окна.
Снаружи то и дело мелькали дома с крышами пастельных тонов и полуразрушенные оштукатуренные здания. Неродной бледный пейзаж. Ничто здесь не свидетельствовало о Сичжине. Моён чувствовала, как внутри у нее все ссохлось и крошится, будто песок.
Глава 1
Сын солнца
1
Ветер приглаживал колосья мискантуса, и высокая трава послушно склонялась в его направлении. Идущий со стороны северян ветер беспрепятственно преодолевал демаркационную линию, пробегал по травяному полю и слегка обдувал лицо солдата, ползком по-пластунски приближавшегося с южной стороны. Под светом полной луны на лице была различима камуфляжная маскировка. Пристально осмотрев местность, солдат подал знак кому-то за спиной.
Как только он опустил руку, из травяных зарослей к нему, пригнувшись, приблизились четверо рослых мужчин в полевой форме. Первый сжал руку в кулак, и четверо тут же застыли. Казалось, у этой команды из пяти человек единый мозговой центр.
Выжидавшие в высокой траве мужчины были членами специальной группы «Альфа» – элитного формирования, созданного из лучших бойцов спецназа. Эти люди всегда находились на передовой, защищая безопасность страны и рискуя своими жизнями. Перед началом боевых операций они снимали с шеи жетоны военнослужащих, чтобы в случае гибели врагу не стали известны их имена и звания. В эту ясную лунную ночь жетонов на них не было.
Возглавлявший группу капитан Ю Сичжин цепким взглядом изучал здание пограничного поста, находившееся за травяным полем. Строение было ярко освещено и выглядело огромной свечой, зажженной для кого-то в ночи, а весь пейзаж казался картиной фантастически талантливого художника. Однако вопреки идиллическому пейзажу реальностью была война, в которой солдаты рисковали жизнями. В здании находились вооруженные до зубов бойцы специальных сил северокорейской армии. Перейдя демаркационную линию, они напали на южнокорейский пост № 301, взяли в заложники двух пограничников Южной Кореи и теперь выжидали.
Сторона, которая первой применит огнестрельное оружие в демилитаризованной зоне, стала бы считаться нарушителем межкорейского перемирия. Время было тем более неблагоприятным, так как ожидалось возобновление шестисторонних переговоров по ядерной программе КНДР. Судя по всему, Северная Корея провоцировала южан, чтобы получить козырь на переговорах. Пойти в атаку на захваченный пост означало бы поддаться на провокацию, однако и оставить северянам заложников было нельзя.
