– Когда придут мама и папа? – спросила я.
– Скоро, – ответила Делия. – Отдохни.
Я так устала после операции. Я хотела спать, но боялась, что закрою глаза, и все это исчезнет.
Я не хочу больше спать. Я хочу жить.
Но я уснула и проснулась, и все, что вернулось, никуда от меня не делось.
Я никуда не делась.
Когда я поправилась, меня отвезли в санаторий «Горный хребет», где я, по-видимому, и жила в течение последних двух лет. Все в старом здании было одновременно чужим и знакомым. Формы и запахи. Дерево и пыль. Дезинфицирующее средство и освежитель. Я шла сквозь бесконечный туман дежавю.
– Я знаю это место, – сказала я в фойе, стоя перед натюрмортом с фруктами в миске. – Я знаю эту картину.
Красиво, не правда ли? То, как свет падает на изгиб яблока…
Слова были моими собственными. Я разговаривала с кем-то перед этой картиной. Мужчина. Высокий. Темные волосы. Темная куртка. Я почти могла его увидеть… Мираж в моей обширной пустыне небытия.
Они отвели меня наверх в комнату отдыха, и там был он.
Стоял возле двери. В белом, а не в черном. Он был там, но как будто собирался уйти. Я узнала квадратную челюсть и мягкость его глаз. Очередные врата воспоминаний открылись. Залитые солнцем дни. Музыка. Этот мужчина пел мне. Он включал мне на своем телефоне мои любимые танцевальные песни. Он спас меня, когда…
Я прогнала это темное воспоминание. Разберусь с ним позже. Точно так же, как с тем, что Делия не говорила о наших родителях. Позже.
Когда я пересекла комнату, ко мне вернулось больше – солнце, музыка и… краски. Да. Он принес мне краски. Холст. Он вернул меня к жизни…
И теперь я стояла перед ним, и мое сердце бешено стучало.
Черт возьми, он был великолепен. Красивые карие глаза. Щетина вдоль квадратного подбородка. Мускулы, сила – а еще мягкость.
– Привет, – сказала я. Этот парень заставлял меня стесняться, а я никогда в жизни не стеснялась.
Адамово яблоко дернулось на его горле, когда он тяжело сглотнул и сказал:
– Здравствуй.
«Это Джим». Имя всплыло из глубин моего разума.
Я увидела черные буквы на белом пластике. Бейдж. Но он не носил бейдж, да и все равно тот не был мне нужен. Я вспомнила его имя самостоятельно. Как и то, что он не Джим, а…
– Ты Джимми. Правильно?
– Да. Это я.
Это он. Мой Джимми.
Я чуть не рассмеялась. Что за глупая мысль! Он был не мой, но я разрывалась от счастья, что он здесь. Я протянула руку.
– Приятно официально познакомиться с тобой, Джимми, – сказала я, и его грядущее прикосновение вновь вызвало у меня волну смущения.
Его большая, сильная рука со шрамами на костяшках поглотила мою. Я тряхнула его, но не отпустила.
– Ого, это безумие, – сказала я. Мои щеки болели от улыбки. – Безумно и хорошо и просто…
– Чудо, – сказал он.
Боже, как он смотрел на меня. Я поискала воспоминания, связанные с Джимми, там же больше, чем просто разговор и музыка? Наверняка, учитывая, насколько я уже к нему привязалась. Я нашла только отголоски разговоров о Марке Антонии и Клеопатре. И как Джимми защищал меня от больного ублюдка, что заставлял меня его трогать. Джимми оттаскивает его прочь, прогоняет. Джимми обнимает меня и поет, обещая, что последует за мной во тьму.
– Да. В точку. – Я подошла ближе, все еще не отнимая руки. – И я была права.
– Насчет ч-чего?
– Насчет тебя. Ты мне не приснился.
Он был выше меня на целых шесть дюймов. Его голова слегка наклонилась, как будто он собирался меня поцеловать. Безумие. Я только что познакомилась с ним, Бога ради.
Ничего подобного. Мы встретились давно. Мы встречались снова и снова. На этот раз, вместо того чтобы ускользнуть туда, куда меня забирала амнезия, я осталась здесь. Если Джимми хотел поцеловать меня перед всеми этими людьми, то ладно, потому что я тоже хотела его поцеловать. Очень. Мне следовало снять шляпу, если можно так выразиться, перед врачами, которые подарили мне пробуждение, потому что, боже мой, этот человек был сексуален как в самом очевидном, так и в скрытом смысле.
– Тея, – подала голос Делия, отрывая меня от мыслей. Ее тон напоминал холодный душ. – Тебе пора отдохнуть. Попрощайся с мистером Уиланом.
– Почему?
Прежде чем она успела ответить, заговорил пожилой мужчина с лицом доброго дедушки.
– Потому что ваша сестра права. Вы должны отдохнуть. Поговорите с Джимом позже. Может быть, завтра. Или послезавтра.
Какой-то намек прошел между двумя мужчинами. Возможно, какая-то шутка, потому что Джим выглядел так, будто сдерживает улыбку. Я смотрела на старика, и мой мозг работал, как будто я играла в викторину, и таймер отсчитывал секунды до сигнала.
– Алонзо, – выпалила я. – Вы Алонзо.
Он коснулся воображаемой шляпы.
– Верно, моя дорогая. И позвольте сказать, я очень рад вашему возвращению, мисс Хьюз.
– Спасибо, – поблагодарила я, и мой взгляд как магнитом притянуло обратно к Джимми. – Я рада вернуться.
– Пойдем, Тея, – сухо сказала Делия. – У врачей есть вопросы.
Медсестра Рита стояла рядом со мной.
– Давай отведем тебя в твою комнату.
Я так сильно любила Риту – тысячи воспоминаний о том, как она терпеливо заботилась обо мне, забивали мозг, ведь каждый день был почти идентичен предыдущему.
Пока не пришел Джимми. Не принес музыку и пение, краски и холст.
Делия взяла меня за руку и физически оторвала от него. Я одарила его прощальной улыбкой, которая, как я надеялась, была не слишком отчаянной, и позволила моей сестре и Рите утащить меня.
Доктор Чен и доктор Милтон последовали за нами на третий этаж санатория. По пути к лифту мы прошли мимо столовой, откуда доносился запах жареной курицы.
– Я так голодна, – сказала я. – Ничего не ела все два года.
– Конечно, ты ела, – возразила Делия. – Не преувеличивай.
– Подождите. Пожалуйста, объясни, Тея, – обратилась ко мне доктор Чен. – Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, я знаю, что технически ела, но не помню процесс. Это имеет смысл?
Она и доктор Милтон обменялись взглядами.
– Это плохо?
– Вовсе нет, – заверил доктор Милтон. У него были прямо-таки серебристая борода и густые волосы того же цвета. Он напоминал мне Джеффа Бриджеса, но с акцентом Хью Джекмана. – Считаете ли вы, что можете описать многие из ваших воспоминаний таким образом?
