Превратил мой мир в черный…
Последние ноты стихли. Что-то сделало мир Теи черным, а меня выгнали из «Голубого хребта» прежде, чем я успел узнать, в чем дело. Я убрал гитару, чувствуя отвращение и беспомощность, и погрузился в беспокойный сон.
Около девяти часов на следующее утро, как раз во время завтрака Теи, я написал Рите: Как она?
Ответ пришел через несколько минут: Как раз собиралась тебе написать. Лучше. Она немного поела и кажется чуть больше похожа на себя.
Облегчение и боль разлились по телу. Рад, что она в порядке.
«Потому что меня там нет. Так лучше для нее. Лучше».
Пока все хорошо, писала Рита. Я буду держать тебя в курсе.
Часы ползли. День был жарким, липким и тихим. Около двух часов на телефон пришло новое сообщение от Риты. Время отдыха Теи.
Она снова рисует. Цепочки слов. Египет. Темнее, чем обычно, но Анна решила снять круглосуточное наблюдение.
Я смотрел на слова. Хорошо. Тее лучше. Это самое главное.
Спасибо, Рита. Похоже, ее все-таки спровоцировала картина.
Ответ пришел быстро. Не знаю. Она была счастлива рисовать. И радовалась прогулкам с тобой. Но, возможно, дело в картине.
Намек понят. Я облажался, потому что был простым санитаром. Не чертовым доктором. Глупо с моей стороны было пытаться.
Я разогрел замороженный ужин в микроволновке, но едва ковырнул его. Ночь стала темнее. Тишина снаружи глубже. Как и тишина Теи. Глубокая, темная и бесконечная.
Около десяти часов я уже хотел лечь спать, но что-то царапало мое сознание. Я схватил телефон и пролистал сообщения от Риты.
Она снова рисует. Цепочки слов. Египет. Темнее, чем обычно…
Темнее, чем обычно. Что это значит?
«Это означает, что она все еще восстанавливается после инцидента со змеей».
Неправильный ответ.
Я набрал сообщение для Риты. Пришли мне фотографию рисунка Теи?
Пауза. Я на парковке.
Пожалуйста. Мне нужно его увидеть.
Еще одна пауза, а затем – подожди.
Мне сдавливало грудь, пока я ждал. Наконец-то пришла фотография. Пустыня, омытая тенью. Тучи закрывают небо. Пирамида отбрасывает длинный клин тьмы. А в центре – свернувшаяся змея из слов. Если Тея говорила через свои цепочки, то это была ее история.
Змея треск ах последний поздно ненависть помогал ад упал плоть вспышка сила поток знает нет нет нет
Эта подборка слов заставила мое горло пересохнуть. Помогите. Ад. Нет.
Я вернулся к цепочке слов. Она тянулась вдоль завитков змеи. Мне пришлось держать телефон неподвижно и наклонять голову, читая то вверх ногами, то боком.
Касание слишком раздавить скрип слабый проснуться почему крик стоп стоп стоп
Мое сердце застучало так громко, что в ушах загрохотала кровь.
«Клеопатра была одна, сказала Тея. Она сунула руку в корзину со змеями, чтобы положить конец боли».
– Какой боли, Тея? – прошептал я.
Я положил телефон на стол и стал ходить вокруг изображения, так как цепь продолжала скручиваться все сильнее и сильнее. Слова набросились на меня, пронзили мое сердце.
Рука человек сила пыхтение хватать нащупать стон одинокий один один один
– Нет, – прошептал я, и кровь отхлынула от моего лица. – Черт возьми, нет.
Я нажал вызов на телефоне. Один гудок, и Рита подняла трубку.
– Джим, я иду домой, – сказала она. – Хватит. Все дело в картине. Ты… мы не должны были в это лезть. И мне не следовало присылать тебе фотографии…
– Ты сказала, что сегодня ут-т-тром ей лучше, – сказал я, проклиная свое гребаное заикание. Вдох. Выдох. – Но прошлой ночью за ней присматривали, верно? М-м-медсестра сидела в ее комнате?
«Он ходил в ее комнату».
– Да, но…
– Вот почему ей стало лучше. – Гнев и ужас пронеслись сквозь меня, смывая заикание, затопляя каждую частичку моего существа. – Потому что он не мог до нее добраться. Но прошлые ночи, до этого…
– О чем ты говоришь?
В моей голове всплыла ленивая улыбка Бретта Додсона, а также его обещание, мол, он найдет способ скрасить ночные смены.
«Твою мать, что он с ней делал?»
Слова мелькнули перед моими глазами.
Плоть. Сила. Хватать. Стоп.
Трижды Тея прокричала на рисунке «стоп». И «нет». Она кричала «нет».
Я так крепко сжал телефон, что едва не раздавил. Зажмурился, борясь с болью в груди.
– Он не мог добраться до нее, Рита. Но сегодня может.
– Кто? – спросила Рита. – Никто не может попасть в жилые комнаты. Они заперты. Ключ только у дежурной медсестры.
– Мэри Флинт? – закричал я. – Да она спит всю ночь. Он взял ключ. Он пошел в ее комнату.
– Кто?
– Бретт Додсон. Он работает в н-н-ночную смену…
Я не мог выговорить ни слова. Боже, какой я дурак. Он практически рассказал мне свой план, а я не услышал. Но Тея сказала мне… Сказала всем нам.
Вдох. Выдох.
– Возвращайся, – попросил я Риту. – Пожалуйста, вернись в ее комнату.
– Джим, я устала. Я отработала шесть пятнадцатичасовых смен подряд. Мой муж не видел меня…
– Бретт Додсон – вот почему ей хуже, – перебил я, стараясь успокоиться. – Пожалуйста, Рита. Это он. Из-за него она так сделала. Вот почему Тея…
«Положила руку в корзину со змеей. Потому что решила, что осталась одна. Мой враг позаботился о том, чтобы она была одна».
– Жилые комнаты заперты, – повторила Рита. Теперь ее голос звучал иначе. Отстраненно. Спокойно. Так она говорила с резидентами, которых что-то расстроило. – Я иду домой.
– Рита.
– Никто не может попасть в жилые комнаты, – повторила она громче. – Это невозможно. Мэри Флинт моя подруга. Я должна идти.
– Рита, подожди
– Я вешаю трубку, Джим.
Щелчок в моем ухе был мягким, но с таким же успехом она могла хлопнуть дверью.
Алонзо. Надо позвонить ему и сказать…
Сказать что? Что у меня совершенно необоснованное обвинение против Бретта? Такое, которое так удобно снимает вину с меня самого? Я уже выглядел как жалкий неудачник в шаге от одержимости, влюбленный в девушку с поврежденным мозгом.
Но блин, какое имеет значение, что они думают обо мне? Я знал, что прав. Каждый раз, когда я думал о Бретте, словно ведро с ледяной водой обрушивалось мне на голову. Снова и снова. Он касался Теи. Делал с ней…
