– Хрень полная.
Рита уперла руки в бока.
– Прошу прощения?
– Говорю – хрень полная. Почему Тея расстроится, если не сознает свою ситуацию? А если сознает, разве мы не должны делать все, что в наших силах, дабы улучшить качество ее жизни?
Рот медсестры приоткрылся.
– Не припомню, чтобы когда-либо слышала от тебя так много слов подряд.
Я скрестил руки. Пожал плечами, будто это неважно, потому что ничто никогда не было достаточно важным.
– Я понимаю твою озабоченность, но Тея не знает, что ее расстраивает, потому что у нее нет памяти. Ее расстройства не сознательны, они инстинктивны. Безумны. Ты не видел ее вначале, Джим. Приступы истерического крика. Мне пришлось вырубать ее больше раз, чем я хочу помнить.
Она посмотрела на Тею, которая склонилась над своими рисунками.
– Пока доктор Стивенс говорит Делии, что с ее сестрой все в порядке, Делия хочет продолжать в том же духе. Поэтому мы ничего не меняем.
Я кивнул, хотя сценарий был нелепым. Я знал, что «Голубому хребту» не хватает персонала и финансов, но казалось, нет ничего сложного в том, чтобы дать Тее краски, музыку или все, чем она наслаждалась до аварии. Почему сестра держала ее на коротком поводке, у меня в голове не укладывалось.
– Ты в нее немного влюбился? – спросила Рита, отрывая меня от моих мыслей. – Я понимаю. Она красивая, но…
– Н-н-нет. Ничего подобного. Я просто хочу, чтобы у нее была жизнь. Счастливая жизнь.
– Кажется, она счастлива. Счастливее, чем за многие месяцы.
– Разве это ничего не значит?
Она хитро улыбнулась мне.
– Думаю, это значит, что ты ей нравишься. Но пусть доктора беспокоятся о ней, хорошо? Они знают, что делают.
Я не стал спорить, но казалось, что толку от докторов никакого.
Рита повела Тею наверх. Я собрал ручки и бумагу, и очередная цепочка слов Теи бросилась на меня, точно змея.
Жаль скучать поцелуй убить буду заполнить падать неудача обморок рисовать ждать ждать ждать
– Иисусе.
Продолжать в том же духе. И долго? Еще два года? Сколько Тее придется ждать, пока ей хотя бы не разрешат делать то, что нравится?
На хрен все. После работы поеду в ближайший магазин для творчества.
«А потом сразу на биржу труда, как только Делия узнает, – усмехнулась Дорис. – И как тогда ты позаботишься о своей сломанной девушке? Кто защитит ее тогда?»
У меня не было ответа, кроме того, что так правильно.
* * *
Я нашел небольшой магазинчик в Бунс-Милл и купил холст, кисти и набор акриловых красок. Недешевое удовольствие, но жить как скряга шесть лет означало, что у меня имелись свободные деньги. Было приятно потратить их на то, что имело значение.
На следующее утро я явился на работу, неся под мышкой покупки.
– Что там у тебя, дорогой? – спросила Джулс, когда я прошел мимо стойки регистрации.
– Ничего особенного.
– Эй, когда мы куда-нибудь пойдем после работы? Я готова в любой момент.
Я проигнорировал ее. После нескольких недель работы в санатории заигрывания Джулс мне надоели. Ничего страшного или вызывающего, просто как зуд, от которого не избавиться.
Я сложил все на верхнюю полку в кладовке. Утро тянулось бесконечно долго, но потом, в час дня, настало время прогулки Теи. Я выдержал наш обычный сценарий, пока, наконец, мы не остались одни под ярким солнцем. Ее рука лежала на сгибе моего локтя, на повернутом к солнцу лице играла мечтательная улыбка. Она выглядела так умиротворенно. Что, если Делия права, что живопись для Теи – это слишком? Что, если настоящее рисование вызовет что-то из глубин ее спящего рассудка?
Вопреки сомнениям, в моей памяти всплыли слова самой Теи: вот бы у меня был холст размером со стену.
– Тея, – позвал я. Она улыбнулась.
– Джимми.
– Не хочешь начать новую картину?
– Хочу? – Она крепче стиснула мой локоть. – Мечтаю. Я люблю рисовать пирамиды. Древний Египет. Чтобы отдать ему должное, нужен холст размером со стену. Я говорила, что была египтологом?
«Сорок пять раз. Потом я заставил себя перестать считать».
– Нет. Расскажи мне.
Ее улыбка стала шире.
– Я люблю все о Древнем Египте. Особенно пирамиды. Идея о том, что египтяне тратили время и силы на создание гигантских памятников погибшим, мне кажется просто удивительной. В этом суть пирамиды. Место, где мертвому царю или царице дают все, что им нужно для загробной жизни. Там полно припасов и вещей, которые они любили. Все там, в темноте…
Выражение лица Теи тоже потемнело, брови нахмурились, словно она приблизилась к чему-то, что не могла понять.
«Перенаправь».
– Я знаю, где может быть холст и краска, – сказал я.
Тени скрылись от ее глаз.
– Серьезно?
– Серьезно.
– Где? Можешь показать мне прямо сейчас?
– Конечно. Пошли.
Ее счастье пробило мою холодную кирпичную стену. Я знал, что к тому времени, когда мы доберемся до комнаты отдыха и я достану краски, у нее случится перезагрузка. Но Тея была счастлива сейчас, в этот момент, и я это сделал.
«Я наконец что-то сделал…»
Я привел ее к ее столу.
– Сейчас вернусь.
Я поспешил к кладовке, схватил краски, кисти и сунул холст под мышку. Если Делия решит сразиться со мной, я буду драться за нас обоих. Потому что живопись не расстроит Тею. А поможет освободить ее, по крайней мере, на некоторое время.
Громкий смех мужчины заполнил комнату отдыха. Я бросил холст, вышел и увидел Бретта Додсона, сидящего напротив Теи спиной ко мне. Лицо Теи было напряжено, плечи согнуты, рука крепко сжимала ручку.
– Сколько уже прошло? – спросила она.
– Двадцать четыре миллиарда световых лет, – ответил Бретт. – Плюс-минус пять минут.
Глаза Теи расширились, а грудь сжалась.
– Что вы имеете в виду?
Я подошел, гнев разгорелся в моих венах.
– Прошло два года, м-м-мисс Хьюз, – быстро сказал я. – Д-д-два года, и врачи работают над вашим делом.
Взгляд Теи метался между двумя чужими мужчинами в ее пространстве.
Я повернулся к Бретту и прошипел:
– Что ты т-т-творишь?
– Я должен был увидеть своими глазами. Чувак, это безумие. Сам проверь. – Он повернулся к Тее, указал на свой бейдж и медленно сказал, как будто она тупая: – Я Бретт.
– Привет, – сказала она, не предлагая руку. – Я Тея Хьюз.
