– Не возражаю, – сказал я, а мое сердце болело и радовалось одновременно. То же самое, каждый раз.
– Что-то тебя беспокоит, Джимми? – Тея сжала мою руку. – Что бы там ни думала Делия, я умею выслушать.
– Н-ничто меня не беспокоит.
Я ничего не мог поделать с трудностями Теи. И вдруг пожалел об этой прогулке.
Тея склонила голову.
– Ладно, но я вся твоя, если ты передумаешь. Особенно сейчас. Здесь так тихо.
Уже дважды она упомянула тишину. Я задался вопросом, беспокоило ли ее безмолвие собственного разума – пустого без воспоминаний – больше, чем тишина этого влажного полудня.
«Конечно, беспокоит. Потому что она знает. Ее цепочки слов тому свидетельство».
Такое мышление никуда меня не приведет. Я не мог изменить будущее, но мог сделать что-то для нее в данный момент. На те пять минут, что у нее есть.
– Ты любишь музыку?
Лицо Теи загорелось.
– Люблю? Музыка – это жизнь. Я бы убила ради возможности послушать пару мелодий прямо сейчас.
Я потянулся за телефоном, чтобы включить ей какую-нибудь песню, и понял, что оставил его в своем шкафчике.
«Дерьмо. А такой план был».
– Как насчет тебя, Джимми? – спросила Тея. – Что ты слушаешь?
– В основном олдскульный рок и металл.
– Еще бы. А я тащусь от танцевальной и техно. Ты на чем-нибудь играешь?
– На самом деле, нет.
Она подтолкнула мою руку.
– Обычно это означает «да, но я не хочу, чтобы кто-то знал».
«Какая разница, если ты ей скажешь? Примерно через три минуты она все равно не вспомнит».
– Я играю на гитаре. И немного пою. – Слова вылетели прежде, чем я успел их поймать.
Тея остановилась и встала передо мной на дорожке.
– Ты поешь?
– Немного, – сознался я. Вот блин.
– Ты поешь и играешь рок-музыку на гитаре. Боже, Джимми. Ты же понимаешь, как это сексуально, верно?
Я кашлянул.
– Н-н-нет…
Она склонила голову, выражение ее лица смягчилось.
– Я заставляю тебя нервничать?
Вдох. Выдох. Черт, я говорил ей раньше.
– У меня заикание. В детстве было хуже. Учительница сказала мне, что пение может помочь.
Тея кивнула, затем ее улыбка вернулась.
– Мне бы очень хотелось услышать, как ты поешь.
Я уставился на нее. Я никогда ни перед кем не пел. Никогда.
– Никого рядом нет, – настаивала она. – И здесь так тихо. Пожалуйста? Хоть чуть-чуть?
– У меня нет с собой гитары.
– А капелла сойдет, – заверила Тея.
Живот свело, ладони взмокли.
– Не стоит.
– Ты уверен. Ведь…
– Я уверен.
Тея вздрогнула и отвернулась. Я выругал себя, осознав, сколько доверия Тея невольно проявляет ко всем, кто ее окружает. А ведь за исключением Делии, все в ее жизни были незнакомцами.
– Извини, – сказал я. – Не х-хотел на тебя рявкать.
– Нет, я сама виновата. Делия всегда твердит, что я чертовски настойчивая. Думаю, она права. – Тея нерешительно шлепнула меня по руке. – Ты мне ничего не должен. Я просто чувствую, что…
– Что?
– Будто так тихо, понимаешь? Не только здесь. – Она указала на землю. – А все время. Всегда. Знаю, это кажется бессмыслицей. Даже мне самой…
Просто спой для нее, придурок. Сделай ее счастливой. Перезагрузка вот-вот грянет. Она не вспомнит.
Боль в груди усилилась, словно невидимая рука сжимала сердце. Я боялся петь на людях, но перезагрузки я боялся больше. Как она разрушает все, что мы построили. Очередное знакомство. Очередная просьба называть меня Джимми. Но эти несколько минут у Теи будет то, что она хочет. Свежая струя в ее бесконечных циклах одинаковости.
Так или иначе, речь же шла не обо мне. Если Тея в глубине души действительно знала о своей ситуации, то меньшее, чем я мог ей помочь, – это дать все, что она хотела.
– Хорошо, – сказал я. – Спою.
– В самом деле? – Лицо Теи загорелось. – Ура. Я готова.
– Давай прогуляемся. Я не могу петь, когда ты на меня смотришь.
Мы двинулись дальше по дорожке. Годы насмешек и издевательств едва не заставили меня передумать, но, не дав себе времени на сомнения, я начал петь – «Sweet Child O’Mine», низко, хрипло и медленно.
Мы шли по тихой местности, а я пел о голубых глазах женщины, которая думала о дожде, о ее улыбке и таком красивом лице, что я мог заплакать, если бы засмотрелся на нее слишком долго. Я растворился в словах, запреты исчезали с каждым слогом, потому что я пел Тее. Я пел о Тее, и это была самая легкая вещь в мире…
– Ты шутишь, что ли? – Она вдруг перебила меня, сжав мою руку.
«Дерьмо. Вот и все. Перезагрузка».
Но эти кристально-голубые глаза были полны удивления, благоговения и – Боже, помоги мне, – желания.
– Ты так хорош. – Она закатала рукав своей уродливой бежевой рубашки. – Сейчас ужасная жара, но у меня мурашки по коже. Посмотри.
Ее бледная, идеальная рука была покрыта гусиной кожей.
– У тебя красивый голос, – сказала Тея более чувственным тоном. – Грубый, глубокий и… сексуальный.
Я сглотнул. Господи, как я хотел ее поцеловать. Щеки Теи были пудрово-розовыми, и солнце блестело на ее волосах. Я хотел запустить в них руку, привлечь Тею к себе и поцеловать. Почувствовать ее улыбку на моей и ощутить сладость ее губ.
– И ты вдобавок играешь на гитаре?
– Д-д-да.
Она слегка встряхнулась, и ее глаза наполнились уже знакомым отчаянием.
– Боже, если бы только…
– Если бы только – что?
– Не знаю, – сказала она. – Мне так уютно с тобой. Это не имеет смысла. Мы не знаем друг друга. Ты первый человек, кого я увидела с тех пор, как вернулась.
– Тея…
– Что бы ни случилось, Джимми, пожалуйста, не прекращай мне петь. Хорошо?
Я тяжело сглотнул.
– Как ты думаешь, что произойдет?
Вопрос был не из числа одобренных Алонзо, но я должен был его задать. Я должен был понять, знала ли она.
– Я могу снова уйти, – сказала Тея странно глухим голосом. Она оглядела молчаливую землю под густым, тяжелым воздухом. Свою руку в моей. – Я не хочу снова уходить.
Я крепко сжал ее пальцы.
– Я тоже не хочу, чтобы ты ушла.
Ее глаза наполнились слезами, и она приблизилась ко мне.
