– Египтологом? – переспросил я. – Не этимологом?
Ее лицо сморщилось.
– Что?
– Ой. Н-н-ничего. Рита сказала…
– Кто такая Рита?
«Дерьмо. Блин. Перенаправь ее».
– Ты изучала Египет? – спросил я, указывая на рисунок.
– Думаю, по всей логике, да. Моя старая работа. – Тея улыбнулась шире и запрокинула голову, чтобы посмотреть на меня. – Присядь, а? Ты нависаешь.
«Теперь и я в ее повторах».
– Люблю эти все египетские штуки, – продолжила Тея. – Вся их история напичкана ритуалами, богами, монументами и романтикой. Во всех хороших историях должна быть романтика. Любовь. Без любви – какой в них смысл?
– Я в этом не эксперт, – медленно признался я.
– Нет? Ты не романтик? Уверен? А как по мне, ты вылитый Марк Антоний. Куча доспехов снаружи, но внутри… – Она поморщилась. – Ой. Опять я за свое. У меня нулевой фильтр между головой и языком, если ты еще не заметил. Сестра всегда меня осаживает, но я называю вещи своими именами. Жизнь коротка, не так ли?
«Очень коротка, Тея. Всего пять минут».
– Ты мало говоришь, Джим?
– Немного.
– Я тебе еще не надоела?
– Нет, все хорошо.
«Все хорошо. Боже».
– Джим, Джим, Джим. – Тея склонила голову набок. – Это от Джеймса, верно? Но тебе больше подходит Джимми. Джимми с добрыми глазами. Ты не против, если я буду звать тебя так?
Почему этот простой вопрос разбил мне сердце, я понятия не имел, но казалось, что Тея выстраивает между нами мостик длиной в годы, вместо нескольких минут.
«Будь профессионалом. Вели ей звать тебя Джим».
– Н-н-нет. Я не против.
Тея наклонилась над столом, сострадание смягчило ее черты.
– У тебя есть заикание, Джимми?
Я почти сказал ей, что оно вылезало только тогда, когда я нервничал или злился. Тогда Тея могла бы спросить, неужели она заставляет меня нервничать. Кокетливо рассмеялась бы, а потом сказала, мол, ей плевать, что я заикаюсь, лишь бы продолжал говорить с ней, и что мое заикание не самая интересная вещь во мне…
«Боже, вот я влип».
Мне пришло в голову, что я мог бы изменить сценарий. Мог сказать ей что угодно. Мог трахнуться с ней, и через несколько минут она бы все забыла.
Мне даже плохо стало от этой мысли.
Жестокий человек, хулиган – Тоби – трахнулся бы с ней. Посмеялся бы над ее растерянностью и страхом и оправдал себя по той же причине – Тея ничего бы не помнила.
Но я-то помню.
«Кто-то должен присматривать за ней».
– Я заикаюсь только иногда. В детстве было хуже.
– Тебя за это травили?
– Да.
Ее губы скривились.
– Долбаные хулиганы. Прости, Джимми. Все такие задиры – просто трусы, которые пытаются скрыть свою слабость, переводя внимание на кого-то другого. – Она посмотрела на меня. – Но тебе, наверное, от этого не легче?
– Что было – то было. Прошлого не изменить.
– А ты крутой парень. Как Марк Антоний. Стойкий солдат, но твои глаза тебя выдают.
Я кашлянул. «Перенаправь ее».
– Марк Антоний, – повторил я и кивнул на ее рисунок. – Он тоже из твоих знаний о Египте?
Тея положила щеку на сложенные руки, словно грелась у огня.
– Марк Антоний как раз был романтиком. Они с Клеопатрой любили друг друга. Ради нее он пошел на войну. Умер за нее. Когда ей сказали, что он мертв, она положила руку в корзину со змеями. Можешь себе представить? Любить кого-то настолько сильно, что жить без него не хочешь?
– Нет. Не могу.
Ее взгляд упал на мою руку на столе, и Тея коснулась шрамов у меня на костяшках.
– У них своя история, не так ли? – Она прочертила пальцем одну из тонких линий на моем первом суставе. – Ты тоже сунул руку змеям.
Я медленно кивнул, наслаждаясь ощущением ее теплой кожи.
– Поэтому они и оставили меня в покое.
– Правда?
– В итоге – да.
– Я рада. – Она полностью накрыла мою ладонь своей и крепко сжала. – Я тоже чувствую… что-то. Личное. Делия была бы в ярости, но я чувствую, что…
– Что, Тея?
– Как будто мне надо держаться за этот момент, понимаешь? Или ты… я даже тебя не знаю и все же не хочу прекращать с тобой разговаривать. – Ее рука сдавила мою. – Мне все равно, заикаешься ты или нет, но, пожалуйста, продолжай говорить со мной, Джимми. Хорошо?
У меня пересохло во рту от невыразимого отчаяния в ее глазах.
«Боже, она знает, что в ловушке? Не может быть. Невозможно…»
– Хорошо, – ответил я. – Я буду говорить с тобой каждый день. Обещаю.
Тея с облегчением вздохнула и выпустила мою руку.
– Спасибо. Мне почему-то легче.
С последней улыбкой – я так понял, прощальной, – она взяла свою ручку и затем замерла.
«Перезагрузка».
Смущение отразилось у нее на лице. Она посмотрела на меня и слегка вздрогнула, обнаружив в непосредственной близости крупного мужчину. Я мгновенно откинулся назад, чтобы не вторгаться в ее пространство.
– Сколько уже прошло? – спросила она.
– Два года, – сказал я чуть громче шепота. – Но врачи работают над вашим случаем.
– Да, точно. – Она нерешительно улыбнулась и нашла глазами мой бейджик. – Я Тея Хьюз.
«Семь. Седьмой раз».
– Джим Уилан, – представился я.
Она протянула руку. Опять. Я механически взял ее, выдержал очередное сердечное пожатие. Опять. Ее пальцы не задержались в моих, а сразу же высвободились, как вы бы поступили с чужим человеком.
– Приятно познакомиться, Джим Уилан.
«Блин. Я не могу проходить через это снова».
Я поднялся на ноги.
– Мне пора на работу.
Ее лицо погрустнело.
– Ой. Облом. Мы еще увидимся?
Я мог бы обещать ей, что да, но она не запомнит. В обещаниях не было толку. Я мог сказать ей, что небо падает или меня зовут Авраам Линкольн, и она не ощутит чертовой разницы. Это исчезнет, как и любое другое слово, которое мы когда-либо говорили друг другу. Я исчезал каждый раз, когда она перезагружалась, и снова воссоздавался в глазах Теи. Я мог быть кем угодно, чем угодно. И все же она оставалась единственной девушкой, с которой я мог быть самим собой.
Ужасная ирония происходящего походила на медный привкус во рту.
– Конечно, мисс Хьюз, – сказал я. – Увидимся завтра.
