Садори просиял, радуясь, что сделал ей приятное.
— Можешь оставаться на берегу, если хочешь, — сказал он.
— О нет, — ответила Сейн. — Я иду. — Она сбросила сапоги, однако прежде, чем ступить в бассейн, остановилась и посмотрела на каги. — Но... просто любопытно... почему ты меня сюда привел?
— Скоро мы в первый раз отправимся на совместное задание, — задумчиво произнес Садори. — Произойти может что угодно. Я хотел показать тебе это место до того, как... в общем, на случай, если что-то пойдет не по плану.
Сейн поняла, что даже сотрудники спецподразделений вроде отряда «Инферно» не испытывали судьбу в такой степени, как «Мечтатели». Да, в каждой операции они рисковали жизнью, но бомб на себе не носили. Неудивительно, что партизаны танцевали, смеялись, пили и вообще вели себя так, будто жили последний день.
Девушка вошла в бассейн. С каждым шагом вспыхивали голубые волны: крохотные организмы, обитавшие в воде, реагировали на движение. Дно бассейна быстро выровнялось, и Сейн остановилась перед Садори, державшим свою чашу.
Он опустил чашу в воду Хрустальный сосуд плавно закачался на поверхности, распространяя вокруг себя голубые волны. Садори взял из него маленькую палочку длиной не больше ладони.
— Это чаша с моей родной планеты, Кварцита. Одна из немногих вещей, которые мы взяли с собой. Говорят, эти чаши существуют, сколько живут на свете каги. И пока чаши поют, каги будут жить.
Он очень осторожно ударил палочкой по краю чаши.
Разнеслась тревожная нота, похожая на звон колокола. Вода отозвалась голубыми вспышками, которые угасли вместе со звуком.
— Вибрации, — зачарованно проговорила Сейн. — Они улавливают вибрации.
Розовые глаза Садори вспыхнули подобно крохотным морским обитателям:
— Правда волшебно?
Никакого волшебства тут не было. Но в то же время оно присутствовало.
— Да, — сказала Сейн, И она осталась стоять в холодной воде, дрожа, но не желая уходить, не думая о прошлом или будущем, а только любуясь пещерой вместе с этим красивым мальчиком и слушая чарующие ноты поющей хрустальной чаши. Садори играл музыку древних камней, а светящиеся голубые создания танцевали под ее звуки.
Во время занятий в амфитеатре Наставник постоянно ободрял Иден. Она делала успехи, это было заметно, но учитель все время находил, что еще можно улучшить. «Не кричи, — говорил он. — Это ни к чему». Или: «Не рыскай глазами. Нужно смотреть в камеру. И не говори, что ты раньше никогда такого не делала».
Иден почувствовала болезненный укол, вспомнив послание Зихей. Она снова подумала о том, что нужно закончить задание и вернуться домой, объяснить все более слабеющей матери, что ее дочь по-прежнему непоколебимо предана Империи. Версио понимала, что придется произнести несколько агитационных «речей», но искренне надеялась, что этим ее участие и ограничится. Также она надеялась — скорее всего, тщетно, — что мать может и не узнать об этих речах. Зихей достаточно настрадалась, смотря запись, которую показали во время трибунала. Если она увидит еще и это...
— Конечно делала, — ответила Иден. Отвлекаться было нельзя ни в коем случае. — Просто сейчас все по-другому.
— Ты совершенствуешь свое мастерство. Знаю, я сильно на тебя наседаю.
— Не извиняйся, — сказала Иден. — Я хочу не просто совершенствоваться, а достичь совершенства. Стейвен ради этого привез меня сюда, и я хочу доказать ему, что достойна.
— У нас с тобой так много общего. Наверное, я просто подумал, что тебе это дело будет даваться так же легко, как и мне. Понимаю, тебе это непривычно, но ценность твоего вклада в общее дело будет трудно переоценить. Кроме того, ты будешь спасать жизни. Договариваться всегда лучше, чем убивать.
— Договориться можно не со всеми, — заявила Версио. Она уселась на землю рядом с Наставником. Тот, похоже, пребывал в задумчивом настроении; пожалуй, этим можно было воспользоваться. Иден подобрала палку и принялась чертить линии на засохшей грязи.
— И осознание этого печалит меня, — произнес Наставник. — Впрочем, возразить нечего.
— Ты странный партизан, — заметила Иден.
— Знаю. Мы со Стейвеном... не согласны по многим вопросам. Но сходимся на том, что Империя должна быть разгромлена.
Шкряб. Шкряб. Не отрывая глаз от линий, выходивших из-под кончика палки, Иден спросила:
— Что ты имел в виду, сказав, что у нас много общего?
Наставник помолчал, потом заговорил:
— Я родом из знаменитой семьи. Во время Войн клопов я... запутался. И искал ответы со всем пылом и безрассудством подростка. — Он улыбнулся, и Иден бросила на него быстрый взгляд. Того мальчишку все еще можно было разглядеть в сидевшем рядом с ней человеке; годы не пощадили дух Наставника, но с его телом обошлись очень бережно. — Сперва я попал к неправильным повстанцам, а потом — к другим, которые показались мне правильными.
— К Со и Стиле, — сказала Иден.
— К Со и Стиле, — подтвердил он. — Но Стилу мы потеряли, а Со пошел собственным путем, организовав партизанскую ячейку. Моя нареченная дочь примкнула к ним. А я нет. Тогда — нет. Похоже, за свою жизнь я успел побывать на всех сторонах. Я выступал за Конфедерацию, за Республику, за Империю, за Альянс, а теперь вот снова за партизан. Одно время я опять помогал Со — не физически, но мы поддерживали связь. Потом случилась Джеда, и Со не стало. Мне было больно и грустно и хотелось... хочется... чтобы эта война закончилась.
— Ты не одобряешь насилия, которое творят партизаны. — Это был не вопрос, а утверждение.
— Да, — сказал Наставник. — И никогда не одобрял. Но я одобрял запал Со и Стилы, и свергать Стейвена я не хочу. Я лишь жалею, что он меня не слушает.
В голове Иден зародилась идея, будоражащая своей дерзостью. Да, вот так можно выполнить все задачи. Версио уже заметила: некоторые из партизан воевали просто потому, что у них не было иного выбора. Другие, похоже, получали удовольствие от насилия, от убийств. Иден их понимала. Сама она ощущала жизнь наиболее остро, когда стреляла по мятежникам, взрывала их машины.
Каждый член отряда «Инферно» был солдатом. Всем им доводилось сражаться. Отнимать жизни.
«А некоторым — с большей жестокостью, чем остальным...»
Вот и ответ. Каждый член команды уже успел изучить одного или нескольких партизан. Группа Стейвена вовсе не была монолитной. На ум сразу пришли имена тех, кто не уступал ему в непоколебимой преданности делу или в кровожадности: Эйзен, взрослые каш, Нейдрин. Особняком стояли Пиикоу и Дейна, которые лишь исполняли свой долг, не получая от этого никакого удовольствия.
Иден остановилась и посмотрела на рисунок, который машинально начертила в грязи: фигурки из палочек, держащие бластеры. Некоторые хмурились. Другие улыбались.
«Разделяй и властвуй».
