– Акынджи и даже дели потеряли более половины бойцов, господин. Им нужен отдых и время для реорганизации. Сейчас в погоню мы можем бросить лишь сипахов, легкая конница будет готова преследовать не ранее чем через два дня – но к тому моменту мы уже не настигнем врага.
– Сипахов побережем для большой битвы, – рассудительно заметил Нури-паша и тяжело вздохнул, как и я всего минуту назад. – Значит, склабины успеют прорваться к крепости… Ну и пусть. Мы умеем брать любые укрепления; как бы ни были мужественны их защитники, они не выстоят. А потери… Вспомогательный корпус уже в пути, мы захватим эти земли еще до начала холодов и успеем выйти по ту сторону гор!
Глава 5
Крепость Львиные Врата
Аджей Корг, великий князь Рогоры
Окрестности замка встретили нас жутким смрадом сотен разлагающихся трупов, он чувствовался уже за несколько верст от места бойни. Комендант крепости – в черепной коробке которого мозгов вряд ли больше, чем у самой тупой курицы, а сердце явно позаимствовано у самого трусливого зайца – не обеспокоился захоронением погибших. И дело тут не в человеколюбии или сердечном участии – что мертвым до наших чувств? – а в банальной необходимости: тысячи неубранных трупов гарантированно вызовут чуму.
Но беженцев не похоронили сразу, а теперь посылать людей убирать их тела уже поздно – разложение идет полным ходом, и безопасно для себя похоронить их уже невозможно. Сжечь такое количество трупов не представляется возможным все по тем же причинам – да и леса мы столько не нарубим в окрестностях.
Другими словами, оборона Львиных Врат становится теперь довольно проблематичным предприятием.
Нет, на самом деле я немного придираюсь. Если вдуматься, даже когда заурцы отошли от стен крепости, их разъезды все время были рядом. А учитывая огромное число погибших, убирать их пришлось бы большим количеством малых групп, уязвимых для атаки даже десятка акынджи. Но и когда заурцы бросили все силы против нас, в крепости о том не знали, вероятность того, что это лишь военная хитрость, и враг жаждет выманить защитников, а после ворваться в замок на их плечах, была действительно высока.
Но, проезжая между телами посеченных, тронутых разложением женщин, детей, стариков – мужчин среди павших практически не видно, – я чувствую, как горло сжимает свирепая, звериная ярость – да так, что трудно дышать. К ней прибавляется острый стыд, давящее на плечи чувство вины – хотя, казалось бы, к случившейся здесь бойне я, да и весь наш отряд, никакого отношения не имею. Более того, умом я понимаю, что все зависящее от нас, все, что было в человеческих силах, мы сделали.
И в то же время меня не покидает чувство, что, если бы все мы увидели результаты «подвигов» акынджи до последней битвы, в прошлом бою сражались бы как минимум в два раза яростнее… И это, как ни странно, и вызывает разочарование и горечь – что, имея возможность как следует поквитаться с выродками, устроившими такое, мы не использовали ее в полной мере…
И опять мои мысли возвращаются к коменданту, которого я подсознательно использую в качестве громоотвода, переводя на него сдавившие сердце боль и ярость. Ведь мог же он открыть артиллерийский огонь гораздо раньше, мог! Пусть и зацепил бы тех же беженцев, что находились на предельной дистанции огня орудий, но ведь их всех и так посекли саблями, покололи копьями да затоптали конями! И не только их, а еще сотни людей, которых гнали практически до самых стен! К чему это малодушие, если, своими руками погубив сотню беженцев, гарнизон мог бы спасти целую тысячу, чьими телами теперь завалены все подходы к замку?! И на месте коменданта, ясно осознавая, что неубранные трупы могут привести к эпидемии, я бы приказал убрать как минимум всех тех, кто лежит в той же самой простреливаемой со стен зоне. А за ее пределами вполне можно было бы организовать разведку да уточнить, куда же делись акынджи…
Распаляясь все сильнее, я кладу ладонь на рукоять сабли, предвкушая скорую встречу с идиотом, поставленным во главе ключевого в Рогоре замка – и ведь поставленного идиотом наверняка не меньшим! И может быть, после нее тиски ярости наконец-то отпустят мое горло – ведь буквально же нечем дышать…
Эх, подумать только – успел бы Когорд заключить союз с ругами, пусть и ценой потери независимости Рогоры, и этой гетакомбы здесь не было бы, факт! Базилевс наверняка сумел бы верно оценить степень заурской угрозы, и сейчас в крепости нас встречала бы ругская рать. Да, видно, мой гонец не сумел совершить невозможное и добраться до Ругии степью… Хотя я на это и не рассчитывал – а все же жаль. Многое могло бы сложиться иначе.
Комендант своим видом нисколько меня не разочаровал – уже преклонных лет, высокий и сухой как жердь, с серыми блеклыми глазами и лицом матерого сухаря с навечно застывшим на нем брезгливым выражением. Он тут же бросился навстречу Эдрику, стоило нам миновать внешние ворота. Я же взялся за хлыст и покрепче стиснул рукоять, предвкушая, как исхожу им его тупую голову и рабски склоненную спину. Рубить пока рано, не поймут – по крайней мере, пока не объясню, почему считаю действия командира гарнизона заслуживающими смертной казни.
– Господин герцог! Господин гер…
Огненный взгляд Бергарского, разделяющего, судя по всему, мои мысли и чувства – а выводы об эпидемии напрашиваются сами собой, – прожег коменданта. Но, осекшись, он тут же продолжил:
– Прибыл гонец из южного гетманства: двадцатитысячный корпус ругов, весь полк правой руки
[20] целиком, вторгся с востока в гетманство. Остановить их некем и нечем, а потому руги беспрепятственно следуют к началу горного прохода. Их глашатаи на каждом углу трубят, что вторглись они ради оказания помощи своему союзнику, правителю Рогоры, и что теперь гетманство будет поделено между ним и державой ругов.
Непродолжительная немая сцена, в течение которой я лихорадочно обдумываю сложившуюся ситуацию, одновременно поражаясь тому, как быстро, однако, исполнились мои потаенные желания! Полк правой руки – это войска пограничного рубежа, украины Ругии, граничащей с Республикой. И учитывая, что Республика на деле является серьезной угрозой благодаря своей тяжелой кавалерии, отрядам отлично подготовленных наемников и многочисленной артиллерии, в полк зачисляют воинов, качественно не уступающих силам вероятного противника. В нем служат панцирные витязи из наиболее обеспеченных дворян, конные и пешие стрельцы, многочисленные и опасные огненным боем, умелые пушкари с большим количеством орудий. Кроме того, руги создают в граничащих с Республикой областях полки нового строя, а именно: солдатские мушкетеро-пикинерские и дворянские рейтарские – на манер ландскнехтов срединных земель. Они пока немногочисленны и не сыграют в битве решающую роль, однако стоит все же понимать, что это не наемники, а регулярная армия. Основные силы корпуса прикрывает многочисленная кавалерия легких витязей, из дворян победнее. Последние закалены в стычках со степняками, инициативны и умелы в бою, способны драться как в рассеянном строю, так и наносить тяжелые удары в сомкнутом. Их посменно отправляют на границу со степью, в так называемый сторожевой полк, где всадники оттачивают боевое искусство. Да, в лобовой сшибке они не противник шляхетской панцирной кавалерии или тем паче гусарам. Но ведь у легкой конницы другие задачи, да и та же битва в Сердце гор ярко продемонстрировала, что наличие доспехов на всаднике не определяет исход сражения.
