— Чувствую себя идиотом, — сказал Гарсия.
— Это нормально, — ответил Боннетт.
— Будьте готовы к перенасыщению кислородом, — заметил Спарроу.
Стрелка на шкале прошла отметку 3600 фунтов… 3620…
— Выровнять угол скольжения, — распорядился Боннетт.
Гарсия выполнил приказание.
— Далеко до дна?
Рэмси заставил себя взглянуть на приборы.
— Пятьдесят футов.
— Вниз, — скомандовал Боннетт.
Палуба снова накренилась.
Теперь весь экипаж не отрывал глаз от огромного экрана, расположенного под счетчиком давления.
— Есть! — воскликнул Гарсия.
Казалось, что из зеленого тумана перед ними вынырнуло, вырванное прожекторами из темноты, подобие пирога, состоящего из красного ила. По нему шли диагональные однотипные чешуйчатые полоски. И никаких признаков животного или растительного мира.
Гарсия выровнял плоскости носовых рулей, и «Таран» мягко опустился на дно, подняв облако красного ила, которое тут же заволокло экран.
— Заглушить двигатель, — сказал Боннетт.
Рука Гарсии уже лежала на выключателях. Моторы замолчали.
— 8640 футов, — прошептал Рэмси.
— Новое мировое достижение, — произнес Гарсия.
Спарроу вышел на середину отсека.
— Благодарю Тебя, Господи, — произнес он.
— Я пришел к выводу, что я — обыкновенный трус, — сказал Рэмси. — За всю свою жизнь это первый случай, когда я пришел к этому выводу с такой легкостью.
— Кто-нибудь ощущает последствия высокого давления? — спросил Спарроу.
— Я все еще чувствую себя дураком, — сказал Гарсия.
— Кто-нибудь еще?
Рэмси кивнул и принялся внимательно изучать показания приборов на пульте.
— Диффузия 21,4 %, — сказал Боннетт.
— О великий Боже на небесах!
— А где бы еще ему быть? — спросил Гарсия.
— Здесь идет холодное течение, прямо через нас, — ответил Рэмси.
— Господь распростер над нами свой покров, — сказал Спарроу.
— Свора преследователей к югу от нас на расстоянии восьми тысяч ярдов, — сказал Рэмси.
— Что-нибудь указывает на то, что они нас почуяли? — спросил Боннетт.
— Ничего.
— Они не будут искать нас там, где они точно уверены, что нас нет, — сказал Гарсия и усмехнулся. — В этом нет ничего удивительного. Мне тоже не верится, что я здесь.
— Исчезаем под холодным течением, — сказал Рэмси.
— Командир и Господь Бог — старые приятели, — заметил Гарсия. — Хорошие старые друзья. Постоянно делают друг другу приятные сюрпризы, — он слегка пошатнулся.
Рэмси схватил Гарсию за запястье, посмотрел на показания его «вампира».
— Диффузия в норме. Что это…
— Различные реакции на кислород, — отозвался Боннетт.
— Что это с вами? — голова Гарсии покачнулась, и он вылупив глаза уставился на них.
— Спокойно, Джо, — попросил Спарроу.
— Спокойно? Я знаю тебя, командир! — он скосил глаза на Спарроу. — Ты вновь пришедший Царь Давид. Я услышал тебя, — он тряхнул осоловелой головой и высоко поднял правую руку. — «В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал, и он услышал из святого чертога Своего голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его».
[21]
— Все в порядке, Джо. Пойдем и ляжем в кроватку.
Взяв Гарсию за локоть, Спарроу повел его к двери.
— Пусти меня, — сказал Гарсия. Он оттолкнул руку Спарроу, качнулся, но удержался на ногах и повернулся к Рэмси.
— Я все о тебе знаю, мистер долговязый Джон Рэмси. Ты суешь нос в мои дела! Считаешь, что что-то знаешь обо мне. А ты ничего не знаешь, ничего!
— Достаточно, мистер Гарсия, — в голосе Спарроу послышались железные нотки, слова прозвучали резкой командой.
— Простите, командир, — он повернулся к двери. — Пойдем. Я устал.
Спарроу внимательно посмотрел на Рэмси, а затем, повернувшись, повел Гарсию к выходу.
В отсеке центрального поста повисла тишина, прерываемая лишь слабым жужжанием механизмов.
— Долговязый Джон? Откуда у тебя такое прозвище? — спросил Боннетт.
«Чертово прозвище! Это означает, что Гарсия знает о моем прошлом, моем настоящем прошлом».
— Я спросил… — повторил Боннетт.
— Да, я слышал тебя. Так окрестил меня офицер-снабженец. Сказал, что я пират, худший, чем долговязый Джон Сильвер. Вот и все.
— Пират? Почему же?
— За то, что я стянул оборудование, не указанное в заявке, пока никто не видел.
— Не понимаю, почему это настолько задело Джо. Или он просто приревновал к тому, кто показался ему лучшим, чем он сам? — улыбнулся Боннетт.
А Рэмси в это время думал: «Гарсия расскажет командиру. Я уверен, что расскажет».
— А не жарковато ли здесь? — спросил Боннетт.
Рэмси заметил, что на лице старшего помощника выступили капельки пота, и взглянул на показания «вампира». Температура крови в норме. Он взглянул на индикатор термодатчика.
— Семьдесят один градус.
[22]
— Я чешусь, — сказал Боннетт.
Рэмси подавил желание почесать руку.
— У меня то же самое.
Боннетт посмотрел на открытую проводку блока автоматического управления состоянием атмосферы.
— Генерация ангидразы превышает норму вдвое. Содержание газа двадцать куб. см. на кубометр.
— Мы находимся за гранью известного, — сказал Рэмси.
— Этого не должно быть: мы используем карбоангидразу уже более сорока лет, — ответил Боннетт.
Рэмси сбросил показания ультразвукового пульта и посмотрел на основной экран локатора.
— Слышно что-нибудь?
Рэмси качнул головой.
— Карбоангидраза — забавная штука, Лес. Мы поместили на длительный период шимпанзе под давление в 400 фунтов, добавляя ее в атмосферу. Некоторые выжили, некоторые — нет. И группа бравых ребят до сих пор полагает, что они поняли причины.
— И что?
— Судя по теоретическим выкладкам, карбоангидраза воздействует на не вполне изученные зоны центральной нервной системы, так называемый регулятор обменных процессов, который предохраняет нас от «сгорания» при увеличении потребления кислорода. Полагают, что в некоторых случаях регулятор отключается на некоторое время, что приводит к смерти.
