Она нажимает рукой на живот, выдавливая из тела весь воздух, потом вдыхает.
Вчера вечером мне очень хотелось, чтобы ты меня поцеловал, говорит она.
Правда?
Грудь ее снова вздымается, потом медленно опадает.
Мне тоже хотелось, говорит он. Похоже, мы просто друг друга не поняли.
Ну, ничего страшного.
Он откашливается.
Я не знаю, как для нас будет лучше, говорит он. Мне, понятное дело, приятно слышать от тебя такие слова. Но, с другой стороны, в прошлом наши отношения всегда заканчивались плохо. В смысле ты – мой лучший друг, и этого мне ни за что не хотелось бы лишиться.
Конечно, я тебя прекрасно понимаю.
Слезы того и гляди покатятся у нее по щекам, приходится поднять руку и вытереть глаза.
Можно я об этом подумаю? – говорит он.
Конечно.
Я не хочу, чтобы ты сочла меня неблагодарным.
Она кивает, вытирает пальцами нос. Думает, удобно ли будет повернуться на бок, лицом к окну, чтобы он не видел ее лица.
Ты меня всегда очень поддерживала, говорит он. Во время депрессии и все такое – не будем в это вдаваться, но ты мне очень помогла.
Ты ничем мне не обязан.
Это я знаю. Я про другое.
Она садится, свешивает ноги с кровати, прячет лицо в ладонях.
Что-то мне делается не по себе, говорит он. Ты, надеюсь, не думаешь, что я тебя отталкиваю.
Не волнуйся. Все в порядке. Но я, пожалуй, пойду домой, если ты не против.
Я тебя подвезу.
Зачем тебе пропускать второй тайм, говорит она. Дойду пешком, ничего страшного.
Она надевает туфли.
Если честно, я и вообще забыл про этот матч, говорит он.
Однако не встает, не начинает искать ключи. Она выпрямляется, разглаживает юбку. Он сидит на кровати и следит за ее движениями – лицо сосредоточенное, взволнованное.
Ну, ладно, говорит она. Пока.
Он тянется за ее рукой, она бездумно позволяет ее взять. Мгновение он держит ее, поглаживая большим пальцем костяшки. А потом поднимает ее ладонь к губам и целует. На нее наваливается блаженная тяжесть его власти над ней, бескрайняя экстатическая глубина ее готовности делать ему приятно. Вот здорово, говорит она. Он кивает. Она чувствует в теле тихую умиротворяющую боль – в тазовой кости, в пояснице.
Я просто нервничаю, говорит он. В смысле совершенно же понятно, что я не хочу, чтобы ты уходила.
Она едва слышно шепчет: мне не понятно, чего ты хочешь.
Он вылезает из постели, встает перед ней. Она, будто дрессированный зверек, замирает, при том что в теле натянут каждый нерв. Хочется заскулить вслух. Он опускает ладони ей на бедра, она позволяет ему поцеловать себя в раскрытые губы. Ощущение умопомрачительное по своей силе.
Мне так этого хочется, говорит она.
Я очень рад от тебя это слышать. Если не возражаешь, я выключу телевизор.
Пока он выключает телевизор, она залезает в постель. Он садится рядом, они снова целуются. Его прикосновения действуют на нее как наркотик. Наваливается приятный ступор, ей страшно хочется остаться совсем без одежды. Она откидывается на покрывало, он склоняется над ней. Как давно этого не было. Она чувствует прикосновение его напряженного члена к бедру и содрогается от мучительной силы собственного желания.
Гм, говорит он. Я скучал.
С другими все совсем не так.
Ну, ты мне нравишься куда сильнее других.
Еще один поцелуй, а потом она чувствует, как руки его скользят по ее телу. Она – пропасть, до дна которой он может дотянуться, пустота, возникшая, чтобы он смог ее заполнить. Она слепо, механически начинает раздеваться, слышит, как звякает пряжка его ремня. Время делается эластичным, растянутым звуками и движением. Она лежит на животе, уткнувшись лицом в матрас, он прикасается рукой к внутренней стороне ее бедра. Ее тело – всего лишь собственность, предмет, и, хотя он походил по рукам, которые нещадно им пользовались, тем не менее он всегда принадлежал ему, и вот сейчас она понимает, что вернула ему этот предмет.
У меня презервативов нет, говорит он.
Ничего, я на таблетках.
Он дотрагивается до ее волос. Она чувствует, как его пальцы скользят по затылку.
Хочешь так? – говорит он.
Как тебе лучше.
Он забирается на нее сверху, поставив одну ладонь на матрас рядом с ее лицом, другую погрузив ей в волосы.
Я довольно давно этим не занимался, говорит он.
Ничего страшного.
Когда он входит в нее, она слышит собственный голос, снова и снова, странные первобытные крики. Хочется прижаться к нему, но не получается, и она бессмысленно вцепляется правой рукой в покрывало. Он склоняется лицом поближе к ее уху.
Марианна? – говорит он. А давай это повторим, ну, в следующие выходные, а потом еще?
В любой момент, как захочешь.
Он сжимает рукой ее волосы, не тянет, а просто держит. Правда, как захочу? – говорит он.
Ты можешь делать со мной все, что захочешь.
Он шумно дышит ртом, наваливается на нее чуть сильнее. Вот и хорошо, говорит он.
Теперь голос ее звучит хрипло. А тебе приятно слышать эти слова? – говорит она.
Да, очень.
Ты мне дашь знать, что я – твоя?
Ты это о чем? – говорит он.
Она молчит, лишь тяжело дышит в покрывало, чувствуя собственное дыхание на лице. Коннелл не двигается, дожидаясь ее ответа.
Ударишь меня? – говорит она.
Несколько секунд ей не слышно ничего, даже его дыхания.
Нет, говорит он. Мне просто этого не хочется. Прости.
Она молчит.
Ты не обиделась? – спрашивает он.
Она снова молчит.
Хочешь перестать? – говорит он.
Она кивает. Чувствует, как он отрывается от нее. Снова ощущает внутри пустоту и внезапный холод. Он садится в постели, натягивает на себя покрывало. Она лежит лицом вниз, неподвижно, не в состоянии придумать ни одного уместного движения.
Ты там как? – говорит он. Прости, что не захотел, но получилось бы как-то странно. В смысле не странно, а… не знаю. Ничего хорошего бы не получилось.
Ей неудобно лежать ничком – грудям больно, лицо покалывает.
Ты считаешь меня странной? – говорит она.
Я этого не говорил. Я имел в виду – я не хочу, чтобы между нами происходило что-то странное.
Ей теперь ужасно жарко – жар неприятный, по всей коже и в глазах. Она садится лицом к окну, отбрасывает волосы с лица.
