В самом начале их отношений она без всякой задней мысли сказала ему, что любит «покоряться». Ей и самой было странно произносить эти слова, скорее всего, просто хотелось его шокировать. Это ты о чем? – спросил он. Она, изображая искушенность, ответила: ну, мне нравится, когда парни делают мне больно. После этого он начал ее связывать и бить разными предметами. Припоминая порой, как мало она его уважает, она чувствует омерзение и начинает ненавидеть саму себя – и эти чувства вызывают у нее необоримое желание, чтобы кто-то подчинял ее себе и, может, даже сломал. Когда такое происходит, мозг ее отключается и становится как комната, в которой погасили свет, и она с содроганием кончает, не испытывая при этом ощутимой радости. Потом все начинается снова. Если ей приходит в голову мысль порвать с Джейми – а она приходит довольно часто, – то прежде всего она думает не о том, что скажет он, а о том, что скажет Пегги.
Пегги хорошо относится к Джейми – в смысле она считает его типа как фашистом, но фашистом, который не сумел по большому счету подчинить себе Марианну. Иногда Марианна жалуется на него, и тогда Пегги говорит: ну да, он шовинистическая свинья, и что теперь? Пегги считает, что все мужики – мерзкие твари, не способные себя контролировать, и рассчитывать на их эмоциональную поддержку женщинам просто глупо. Марианна далеко не сразу сообразила, что, прикрываясь маской критического отношения ко всем мужчинам, Пегги всякий раз выгораживает Джейми, когда Марианна начинает его осуждать. А чего ты хочешь? – говорит Пегги. Или: ты в этом видишь что-то плохое? Да рядом с другими мужиками он просто настоящий принц. Почему она так поступает, Марианне неведомо. Всякий раз, когда Марианна, даже в самом сослагательном наклонении, упоминает, что их с Джейми отношения, возможно, скоро закончатся, Пегги впадает в неистовство. Они даже ссорились по этому поводу, и ссоры заканчивались тем, что Пегги неожиданно заявляла: ей наплевать, расстанется Марианна с Джейми или нет, а Марианна, к тому моменту выдохшаяся и сбитая с толку, говорила, что, наверное, нет.
Марианна садится снова, и тут звонит ее телефон – номер ей не знаком. Она встает, чтобы ответить на звонок, жестом предлагая остальным продолжать разговор, а сама уходит на кухню.
Алло? – говорит она.
Привет, это Коннелл. Слушай, дурацкая история, но меня только что типа как обокрали. Забрали бумажник, телефон, все такое.
Господи, какой ужас. А что случилось?
И я подумал… понимаешь, я далеко, в Дун-Лэаре, а денег на такси нет и все такое. И вот я подумал, может, мы где-нибудь встретимся, ты мне одолжишь или вроде того.
Все друзья теперь смотрят на нее, она машет рукой – просит их вернуться к беседе. Джейми сидит в кресле и следит оттуда за телефонным разговором.
Ну конечно, не переживай, говорит она. Я дома, так что бери такси и приезжай сюда, ладно? Я выйду, расплачусь с водителем – так нормально? Как подъедешь, позвони в звонок.
Хорошо. Спасибо тебе. Спасибо, Марианна. Я с чужого телефона звоню, так что все, заканчиваю. До скорой встречи.
Он отключается. Друзья выжидательно смотрят, а она, держа телефон в руке, поворачивается к ним. Объясняет, что произошло, все сочувствуют Коннеллу. Он и сейчас иногда заходит к ним на вечеринки, но только чтобы выпить немного и двинуться дальше. В сентябре он рассказал Марианне, что произошло между ним и Полой Нири, и у Марианны возникло какое-то непередаваемое чувство, ее охватила доселе неведомая ей ярость. Я знаю, что драматизирую, сказал Коннелл. В смысле она ничего такого уж плохого не сделала. Но ощущение у меня пакостное. Марианна услышала собственный голос – твердый как лед: хочется перерезать ей глотку. Коннелл поднял глаза и рассмеялся – прежде всего потому, что страшно опешил. Ну ты даешь, Марианна, сказал он. И все же рассмеялся. Перерезала бы, стояла она на своем. Он покачал головой. Не давай воли злодейским порывам, сказал он. Резать глотки кому ни попадя не получится, тебя в тюрьму посадят. Марианна позволила ему свести все к шутке, но негромко произнесла: если она еще раз хоть пальцем до тебя дотронется, я это сделаю, мне плевать.
В кошельке у нее одна мелочь, но в ящике тумбочки у кровати лежит триста евро наличными. Она заходит в спальню, не включая там света, и слышит сквозь стену голоса друзей. Деньги на месте, шесть полтинников. Она берет три, неспешно перекладывает в кошелек. А потом садится на край кровати – ей не хочется сразу идти назад.
Обстановка дома на Рождество была напряженной. Алан всегда нервничает и распоясывается, когда дома гости. Однажды вечером, после ухода дяди с тетей, он увязался за Марианной на кухню, куда она понесла грязные чашки.
Ишь ты, сказал он. Расхвасталась тут, как экзамены сдала.
Марианна пустила горячую воду, попробовала пальцем температуру. Алан стоял в дверях, скрестив руки.
Не я начала этот разговор, сказала она. Начали они.
Если тебе больше нечем в жизни похвастаться, могу тебя только пожалеть, сказал он.
Вода из крана потекла теплее, Марианна вставила пробку в слив и выдавила на губку моющее средство.
Ты меня слушаешь? – сказал Алан.
Да, слушаю, ты меня жалеешь.
Ты просто дрянь никчемная, блин.
Я тебя поняла, сказала она.
Поставила первую чашку на сушилку, опустила в горячую воду следующую.
Ты что, думаешь, ты умнее меня? – сказал он.
Она провела мокрой губкой по ободу чашки. Странный вопрос, сказала она. Я просто не знаю, никогда об этом не думала.
Так вот, не умнее, сказал он.
Ладно, пусть так.
«Ладно, пусть так», передразнил он визгливым девчачьим голосом. Неудивительно, что у тебя нет друзей, ты даже разговаривать нормально не умеешь.
Ясно.
Послушала бы, что про тебя в городе говорят.
Невольно – поскольку эта мысль действительно показалась ей очень смешной – она расхохоталась. Алан вышел из себя, схватил ее за плечо, оттащил от раковины и, как бы не сдержавшись, плюнул в нее. А потом отпустил. На юбке явственно виднелся плевок. Ого, сказала она, мерзость какая. Алан повернулся и вышел, а Марианна продолжила мыть посуду. Ставя четвертую чашку на сушилку, она заметила, что правая рука несильно, но явственно дрожит.
Мама подарила ей на Рождество конверт с пятьюстами евро. Открытки не было, просто обыкновенный конверт, в каких получала зарплату Лоррейн. Марианна поблагодарила, а Дениза как бы между делом сказала: я за тебя немного переживаю. Марианна ощупала конверт и попыталась придать лицу соответствующее случаю выражение. А что такое? – спросила она.
Ну, сказала Дениза, чем ты собираешься заниматься в этой жизни?
Не знаю. Мне кажется, у меня полно вариантов. Пока сосредоточусь на учебе.
А потом что?
Марианна притиснула большой палец к конверту и держала, пока на бумаге не появилось смутное бурое пятно. Я уже сказала, повторила она, я не знаю.
