Привет, говорит Марианна.
Здорово. А я и не знал, что ты в Каррикли.
Он бросает взгляд на свою маму, сканирует чипсы, кладет к остальным продуктам. Похоже, он искренне удивился, увидев Марианну, – по крайней мере, его нежелание смотреть на нее или говорить с ней выглядит искренним.
Слышала, ты в Дублине просто звезда, говорит Лоррейн. Видишь, я теперь все сплетни из Тринити знаю.
Коннелл не поднимает глаз. Сканирует остальные продукты: пачку чайных пакетиков, нарезанный хлеб.
Просто ваш сын ко мне добр, вот и все, говорит Марианна.
Достает кошелек, платит за свои покупки – три евро восемьдесят девять центов. Лоррейн с Коннеллом складывают покупки в многоразовые полиэтиленовые пакеты.
Подвезти тебя до дому? – говорит Лоррейн.
Нет, что вы, говорит Марианна. Я пешком. Но спасибо.
Пешком! – говорит Лоррейн. По Блэкфортскому шоссе? Еще чего. Мы тебя подвезем.
Коннелл берет оба пакета и кивает в сторону двери.
Пошли, говорит он.
Марианна не видела его с мая. После экзаменов он уехал домой, а она осталась в Дублине. Он сказал, что хочет пообщаться с другими людьми, на что она ответила: ладно. И вот теперь, поскольку она никогда по-настоящему не была его девушкой, она даже не его бывшая девушка. Она никто. Они залезают в машину, Марианна садится сзади, а Коннелл и Лоррейн говорят про какого-то умершего знакомого – но он был уже старенький, так что это не трагедия. Марианна смотрит в окно.
Я очень рада, что мы тебя встретили, говорит Лоррейн. И здорово, что ты так хорошо выглядишь.
Большое спасибо.
А сюда ты надолго?
Только на выходные, говорит Марианна.
Наконец Коннелл сворачивает в Фоксфилд и останавливается у своего дома. Лоррейн выходит. Коннелл бросает на Марианну взгляд в зеркало заднего вида и говорит: так, пересаживайся-ка вперед. Я не таксист. Марианна послушно пересаживается. Лоррейн открывает багажник, Коннелл поворачивается, не вставая. Оставь пакеты, говорит он. Как вернусь, отнесу в дом. Она поднимает руки – ну, как знаешь, захлопывает багажник, машет им на прощание.
От дома Коннелла до дома Марианны рукой подать. Он поворачивает влево, выезжает на улицу, в сторону кольцевой. Всего несколько месяцев назад им с Марианной случалось не спать до рассвета за разговорами и объятиями. По утрам он стягивал с нее одеяло и забирался сверху, как бы говоря своей улыбкой: ну, доброе утро. Они были лучшими друзьями. Он сам так сказал, когда она спросила, кто его лучший друг. Ты, ответил он. А потом, в конце мая, сообщил ей, что на лето поедет домой.
Ну, как жизнь-то вообще? – говорит он.
Спасибо, нормально. А твоя?
Все вроде в порядке.
Он переключает скорости, как бы показывая жестом, кто тут главный.
Так и работаешь в автомастерской? – спрашивает она.
Да нет. В смысле где раньше работал? Она закрылась.
Правда?
Да, говорит он. Я теперь работаю в бистро. Кстати, твоя мама туда вчера заходила со своим, гм, приятелем.
Марианна кивает. Они едут мимо футбольного поля. Дождевая морось покрывает лобовое стекло, Коннелл включает дворники, они ритмично поскрипывают, двигаясь из стороны в сторону.
Весной, уезжая домой на неделю, которая отводилась для чтения книг, Коннелл спросил Марианну, будет ли она присылать ему фотографии себя голой. Разумеется, я их сотру по первой же твоей просьбе, сказал он. У тебя на глазах. В воображении Марианны тут же возник доселе неведомый эротический ритуал. С чего бы мне захотеть, чтобы ты их стер? – сказала она. Они говорили по телефону, Коннелл был дома в Фоксфилде, а Марианна лежала в своей постели на Меррион-Сквер. Он вкратце объяснил, как принято поступать с такими фотографиями: никогда никому не показывать, стирать по первому требованию и так далее.
А у тебя много таких фотографий от разных девушек? – спросила она.
Пока ни одной. И я никогда их ни у кого не просил, но иногда ведь и без просьб присылают.
Она спросила, будет ли он в ответ присылать ей свои фотографии, он только хмыкнул.
Не знаю, сказал он. Тебе правда нужна фотография моего дружка?
Как это ни смешно, рот ее наполнился слюной.
Да, сказала она. Но если ты мне ее пришлешь, я никогда и ни за что ее не сотру, так что, наверное, лучше не надо.
Тут он рассмеялся. Мне все равно, сотрешь или нет, сказал он.
Она выпрямила ноги. Я заберу ее с собой в могилу, сказала она. То есть буду глядеть на нее каждый день до самой смерти.
Он громко хохотал. Марианна, сказал он, я не верю в бога, но иногда мне кажется, что он сотворил тебя специально для меня.
Мимо водительского окна проплывает спортивный комплекс в дымке дождя. Коннелл снова бросает взгляд на Марианну, потом смотрит на дорогу.
А ты теперь с этим, с Джейми, да? – спрашивает он. Мне так говорили.
Ага.
С виду он ничего.
А, говорит она. Ну, типа того. Спасибо.
Они с Джейми вместе уже несколько недель. У него есть определенные склонности. У них есть определенные общие склонности. Иногда она среди дня вспоминает какое-то слово или поступок Джейми, и из ее тела разом вытекает вся энергия, она становится трупом, этакой неподъемной тяжестью, которую приходится повсюду таскать за собой.
Да, говорит Коннелл. Я как-то раз выиграл у него в бильярд. Ты небось и не помнишь.
Помню.
Коннелл кивает и добавляет: ты ему всегда нравилась. Марианна смотрит сквозь лобовое стекло на машину впереди. Действительно, она всегда нравилась Джейми. Однажды он прислал ей эсэмэску – в том смысле, что Коннелл относится к ней несерьезно. Она показала эсэмэску Коннеллу, и они вместе посмеялись. Они тогда лежали в постели, экран ее телефона освещал его лицо. Ты должна быть с тем, кто относится к тебе серьезно, гласил текст.
А ты с кем-нибудь встречаешься? – говорит она.
В принципе, нет. Ничего серьезного.
Учишься жить в одиночестве.
Ты же меня знаешь, говорит он.
Когда-то знала.
Он хмурится. Очень философично, говорит он. Я за последние несколько месяцев не сильно изменился.
Я тоже. Вернее, не так. Я совсем не изменилась.
Как-то в мае Софи, подружка Марианны, устроила вечеринку в честь окончания экзаменов. Родители ее уехали на Сицилию или куда-то еще. Коннелл еще не сдал последний экзамен, но не переживал по этому поводу, а потому тоже пришел. Туда явились все их друзья, бассейн в подвале дома Софи сыграл в этом не последнюю роль. Они почти всю ночь провели в плавках и купальниках, прыгали в воду, пили, разговаривали. Марианна сидела на бортике с пластмассовым стаканчиком вина, другие во что-то играли в воде. Игра, похоже, заключалась в том, чтобы усаживаться друг другу на плечи и сталкивать других сидящих в воду. Во втором туре Софи забралась на плечи Коннеллу и одобрительно сказала: хороший у тебя торс, крепкий. Марианна подняла глаза – она была слегка пьяна, – любуясь, как Софи и Коннелл выглядят вместе, как его руки лежат на ее гладких загорелых ляжках, и внезапно у нее возникло странное чувство ностальгии по тому, что происходит прямо сейчас. Тут Софи взглянула на нее.
