Ну нет, говорит Марианна. Я ведь застенчивая. Я умру.
Пегги говорит: правда? Говорит милым, заинтересованным голосом, как будто обсуждать Марианнину застенчивость ей так же интересно, как и участвовать в групповухе. Коннелл старается не выказать облегчения.
У меня куча комплексов, говорит Марианна. Я невротичка.
Пегги делает дежурный женский комплимент Марианниной внешности и спрашивает, какие именно у нее комплексы.
Марианна пощипывает нижнюю губу. Ну, я считаю, что меня не за что любить. Есть во мне что-то непривлекательное, отталкивающее… какая-то холодность. Она взмахивает длинной тонкой рукой, показывая, что это приблизительный, а не точный смысл.
Я тебе не верю, говорит Пегги. А ты чувствуешь ее холодность?
Коннелл кашляет и говорит: нет.
Пегги с Марианной продолжают разговаривать, а он катает сложенную этикетку между пальцами и нервничает.
На этой неделе Марианна на пару дней уехала домой, вчера вечером вернулась в Дублин, какая-то притихшая. Они вместе посмотрели в ее квартире «Шербурские зонтики». Под конец Марианна расплакалась, но отвернулась, чтобы он не заметил. Коннелла это встревожило. Да, концовка у фильма довольно грустная, но о чем там плакать, он все-таки не понял. У тебя все хорошо? – сказал он. Она кивнула, пряча лицо – он видел на ее шее белую выпуклую мышцу.
Эй, сказал он. Ну чего ты расклеилась?
Она покачала головой, не поворачиваясь. Он пошел налить ей чашку чая, а когда вернулся, она больше не плакала. Он коснулся ее волос, она ответила слабой улыбкой. Одна из героинь фильма неожиданно забеременела, и Коннелл попытался вспомнить, когда у Марианны в последний раз были месячные. Чем дольше он про это думал, тем длиннее казался срок. Под конец, впав в панику, он спросил: эй, ты, надеюсь, не беременна? Марианна рассмеялась. Он успокоился.
Нет, сказала она. Сегодня утром началось.
Ага. Ладно, с этим порядок.
А если бы забеременела, ты бы что?
Он улыбнулся, вдохнул через рот. Все зависит от того, чего ты сама хочешь, сказал он.
Знаешь, было бы некоторое искушение оставить ребенка. Но я бы с тобой так не поступила, не переживай.
Правда? И какого рода искушение? Прости, если вопрос неделикатный.
Не знаю, сказала она. Мне до определенной степени нравится думать о таких вот кардинальных переменах. Нравится устраивать другим сюрпризы. А ты считаешь, я буду плохой матерью?
Отличной, в этом я убежден. Ты ведь все делаешь отлично.
Она улыбнулась. Тебе в этом участвовать не обязательно, сказала она.
Ну, что бы ты ни решила – я тебя поддержу.
Он не знал, зачем он это сказал – про поддержку, ведь у него почти нет свободных денег, да и в будущем не предвидится. Просто ему казалось, что положено так отвечать. А на самом деле он вообще никогда об этом не задумывался. Марианна – из тех сугубо самостоятельных людей, которые сами принимают все решения, максимум, что от него потребуется, – это сесть с ней в самолет
[5].
Вообрази, что бы стали болтать в Каррикли, сказала она.
Ох, да. Лоррейн меня бы никогда не простила.
Марианна быстро подняла глаза и сказала: почему, она меня не любит?
Тебя она как раз любит. Она бы меня не простила за то, что я так с тобой поступил. А любить любит, не волнуйся. И ты это знаешь. Считает, что я тебя недостоин.
Марианна улыбнулась снова, коснулась рукой его лица. Ободренный, он придвинулся к ней поближе, погладил бледную кожу с внутренней стороны запястья.
А твои родные? – сказал он. Они бы, наверное, тоже меня не простили.
Она пожала плечами, уронив руку обратно на колени.
А они знают, что мы встречаемся? – сказал он.
Она покачала головой. Отвернулась, подперла щеку рукой.
Ты, конечно, не обязана им говорить, сказал он. Может, я им не нравлюсь. Может, они хотят, чтобы ты встречалась с врачом или адвокатом – так ведь?
Мне кажется, их мало волнует, чем я занимаюсь.
На миг она прикрыла раскрытыми ладонями лицо, потом быстро потерла нос, шмыгнула. Коннелл знал, что отношения с родными у нее натянутые. Он это понял еще в школе, но тогда не обратил внимания – у Марианны со всеми были натянутые отношения. Брат Алан старше ее на несколько лет, Лоррейн называла его слабаком. Трудно было себе представить, что в случае конфликта он способен противостоять Марианне. Но вот они оба взрослые, тем не менее она почти никогда не ездит домой, а если ездит, возвращается вот такая, отрешенная и хмурая, и говорит, что опять поссорилась с родными, но обсуждать ничего не хочет.
Опять поругалась с ними, да? – сказал Коннелл.
Она кивнула. Они меня не очень любят, сказала она.
Да, я знаю, что тебе так кажется, сказал он. Но на самом-то деле они же родные люди, они тебя любят.
Марианна промолчала. Не кивнула, не покачала головой, ничего. Вскоре они легли в постель. Ее мучили спазмы, она сказала, что секс усилит боль, и он просто гладил ее, пока она не кончила. Тут настроение ее исправилось, она блаженно постанывала и повторяла: боже, как здорово. Он вылез из постели, пошел вымыть руки в ванную – комнатушку при спальне, отделанную розовым кафелем, с цветочным горшком в углу, набитую баночками с кремом и флакончиками духов. Споласкивая руки, он спросил Марианну, лучше ли ей. Она ответила из постели: лучше некуда, спасибо. Он глянул в зеркало и заметил капельку крови у себя на нижней губе. Видимо, случайно задел пальцем. Он стер ее мокрой костяшкой пальца, а Марианна сказала из соседней комнаты: только представь себе, какой я буду угрюмой, когда ты встретишь другую и влюбишься в нее. Она часто отпускала такие шуточки. Он вытер руки, выключил в ванной свет.
Не знаю, сказал он. Меня и нынешнее положение вполне устраивает.
Еще бы, я очень стараюсь.
Он забрался в постель, лег рядом, поцеловал ее в щеку. После фильма она грустила, а сейчас казалась счастливой. Коннеллу по силам развеять ее печаль. Он может дарить ей счастье, как, например, дарят деньги или секс. С другими она держится независимо и отстраненно, а с Коннеллом – совсем иначе, словно другой человек. Он единственный видит ее вот такой.
Пегги наконец-то допила вино и сейчас уйдет. Пока Марианна ее провожает, Коннелл сидит за столом. Хлопает входная дверь, Марианна возвращается на кухню. Споласкивает свой стакан, оставляет перевернутым на сушилке. Он ждет, пока она на него посмотрит.
Ты спасла мне жизнь, говорит он.
Она оборачивается с улыбкой, спускает закатанные рукава.
