Нет, разумеется, ответ тот, которого ты хочешь, сказал он.
Тогда она его поцеловала. Он не отшатнулся в ужасе, но достаточно твердо отстранился: все, хватит.
Пойдем наверх, сказала она.
Да. Собственно, мы и так наверху.
Я хочу, чтобы ты меня трахнул.
Он слегка нахмурился – будь она трезва, она бы это заметила и тут же притворилась бы, что пошутила.
Не сегодня, сказал он. Ты устала.
Это единственная причина?
Он посмотрел на нее сверху вниз. Она удержалась от слов, которые приберегала – по поводу линии его губ, какая она безупречная; ей хотелось услышать ответ на свой вопрос.
Да, сказал он. Единственная.
То есть в другой ситуации ты бы согласился.
Тебе пора спать.
Я тебе травки дам, сказала она.
Ты даже… Марианна, да нет у тебя никакой травки. И вот этого тебе тоже говорить не следовало. Иди спать.
Просто поцелуй меня.
Он поцеловал. Поцелуй был сердечный, но дружеский. А потом он сказал «Спокойной ночи» и стремительно спустился по лестнице, с трезвой легкостью придерживаясь прямой линии. Марианна отыскала туалет и пила воду из-под крана, пока не перестала болеть голова, а потом заснула прямо на полу. Там и проснулась двадцать минут назад, когда Коннелл попросил одну из девочек ее отыскать.
И вот он переключается с одной радиостанции на другую, пока они стоят на светофоре. Нашел песню Вана Моррисона, оставил.
Все равно, прости меня, повторяет Марианна. Я не хотела влезать в ваши отношения с Терезой.
Она не моя девушка.
Ладно. Но это некрасиво в свете нашей дружбы.
Я даже не знал, что вы с ней подруги, говорит он.
Я имею в виду нашу с тобой дружбу.
Он поворачивает к ней голову. Она плотнее обхватывает колени руками и упирается подбородком в плечо. Они с Коннеллом часто видятся в последнее время. В Дублине у них впервые появилась возможность ходить вдвоем по длинным красивым улицам в полной уверенности, что никто из встречных их не знает и никому до них нет дела. Марианна живет одна в маленькой квартирке, принадлежащей ее бабушке, и по вечерам они с Коннеллом сидят у нее в гостиной и пьют вино. Он откровенно жалуется ей, как трудно в Тринити заводить друзей. На днях он лежал у нее на кушетке, гоняя по бокалу остатки вина, и вдруг сказал: здесь все такие снобы. Даже с теми, кому я нравлюсь, мне совсем не хочется дружить. Он поставил бокал и посмотрел на Марианну. Кстати, вот почему тебе куда проще, сказал он. Ты из богатой семьи, поэтому ты всем нравишься. Она нахмурилась, кивнула, и тут Коннелл расхохотался. Да я тебя подкалываю, сказал он. Глаза их встретились. Она тоже хотела рассмеяться, но не поняла, над ней ли он шутит.
Он приходит к ней на все вечеринки, хотя и говорит, что ее друзья для него загадка. Ее подружкам он очень нравится, им почему-то доставляет удовольствие сидеть по ходу разговоров у него на коленях и ласково ерошить ему волосы. С парнями у него отношения более натянутые. Его терпят как приятеля Марианны, но сам он для них интереса не представляет. Он же даже умом не блещет! – воскликнул на днях один из ее приятелей – Коннелла рядом не было. Поумнее меня, сказала Марианна. На это никто не нашелся что ответить. Да, на вечеринках Коннелл ведет себя тихо, до упрямого тихо, ему неинтересно хвастаться, сколько он прочитал книг и историю скольких войн держит в голове. Марианна же в глубине души догадывается, что не поэтому его считают недалеким.
И почему это некрасиво в свете нашей дружбы? – говорит он.
Мне кажется, будет трудно остаться друзьями, если мы начнем спать вместе.
Он отвечает ироничной ухмылкой. Не поняв ее смысла, она прячет лицо в ладони.
Правда? – говорит он.
Я не знаю.
Ну, хорошо.
Однажды вечером, в подвале «Брюсселя», два Марианниных приятеля неуклюже гоняли бильярдные шары, а остальные сидели вокруг, пили и смотрели. Выиграв, Джейми сказал: ну, кто против победителя? Коннелл спокойно поставил кружку пива и сказал: ладно, давай. Джейми начал, но не загнал ни одного шара. Коннелл, не вступая ни в какие разговоры, отправил в лузу четыре желтых шара подряд. Марианна рассмеялась было, но Коннелл остался бесстрастным и сосредоточенным. В коротком перерыве, пока бил Джейми, Коннелл молча пил и смотрел, как красный шар улетает из-под кия Джейми за пределы стола. После этого он быстренько натер кий мелом и загнал три оставшихся желтых шара. Было что-то невероятно умиротворяющее в том, как он рассматривал стол, просчитывал удары, в том, как натертый мелом наконечник кия тихо целовал глянцевый шар. Девчонки все подсели поближе, следя за каждым его движением, за тем, как он наклоняется над столом – безмолвный, собранный, освещенный свисающей над головой лампой. Прямо реклама диетической кока-колы, сказала Марианна. Все рассмеялись, даже Коннелл. Когда на столе остался один только черный шар, он нацелился на дальнюю лузу справа и покровительственно произнес: ну что, Марианна, ты смотришь? И загнал шар. Все зааплодировали.
В тот вечер Коннелл не пошел домой, а остался у нее. Они лежали на кровати, глядели в потолок, разговаривали. До этого момента они избегали разговоров о том, что произошло между ними в прошлом году, но в этот вечер Коннелл сказал: а твои друзья про нас знают?
Марианна помедлила с ответом. Что именно? – сказала она наконец.
Про то, что было в школе и после.
Вроде бы нет. Может, они о чем и догадались, но сама я им не рассказывала.
Коннелл помолчал несколько секунд. Она прислушивалась к его молчанию в темноте.
Ты огорчишься, если они узнают? – сказал он.
Да, в определенном смысле.
Он повернулся – теперь он смотрел не в потолок, а ей в лицо. Почему? – сказал он.
Потому что это было унизительно.
Ты имеешь в виду – то, как я с тобой поступил?
Ну да, сказала она. А еще то, что я такое позволила.
Он осторожно нащупал под одеялом ее ладонь, она ее не отдернула. Ее нижняя челюсть дрогнула – но она старалась, чтобы голос звучал беспечно и шутливо.
А ты хотя бы думал о том, чтобы пригласить меня на выпускной? – сказала она. Это глупо, конечно, но мне очень хочется знать, думал или нет.
Если честно, нет. И очень жалею.
Она кивнула. Она все смотрела на темный потолок, сглатывала, очень боясь, что он различит выражение ее лица.
А ты бы согласилась? – спросил он.
Она еще раз кивнула. Попыталась закатить глаза, насмехаясь над самой собой, но получилось не смешно, а как-то безобразно и жалко.
Мне правда очень жаль, сказал он. Я поступил не по-людски. И ты знаешь, судя по всему, в школе про нас с тобой и так догадались. Не знаю, слышала ты об этом или нет.
