В голове угрожающе стучало. Надо бы подать SOS, но не до того. Он снова и снова прокручивал в мыслях, как и что станет докладывать. Не сбиться, успеть сказать главное.
Не так. Теперь главное – чтобы ему дали возможность сказать. Ожидая в приёмной, он прикидывал, с чего начать, чем заинтересовать, даже заинтриговать собеседника. Прокручивал и анализировал разные варианты своей самой первой фразы. Хуже всего, если собеседник уже осведомлён, о чём пойдёт речь, и уже принял решение. Спорить нельзя! Нужно «взять под козырёк», а затем попросить разрешения задать уточняющие вопросы. Как построить вопросы, чтобы собеседник не заметил подвоха, но чтобы его уверенность в принятом решении поколебать? Чтобы, в конце концов, услышать, к собственной радости: «Скажите, товарищ Бродов, а если мы оставим вашего человека под вашим началом, какие результаты вы планируете получить в ближайшее время?» На это имелся убедительный ответ. Теперь Николай Иванович стал проговаривать про себя и анализировать вопросы, которые помогут повернуть ход беседы.
До чего ж некстати пришлась страшная головная боль! Нельзя отвлекаться на неё, нельзя расслабляться. Он хотел исправить и дополнить кое-что в своих карандашных записях, открыл, почему-то с трудом, планшет – и не увидел текста: всё расплывалось. Зажмурился, снова открыл глаза, тряхнул головой и постарался сфокусировать взгляд. В этот момент в голове точно бомба разорвалась, и он, как будто со стороны, услышал тяжёлый шлёпающий звук упавшего тела.
Эрих неотрывно смотрит на меня огромными, доверчивыми и печальными телячьими глазами. Он действительно напоминает мне телёнка. Он крупный, вытянутый, с мосластыми руками и ногами; от его тела пышет жаром, как от печки, – такие в нём запасы нерастраченных сил. Он порывист в движениях, ему не всегда удаётся рассчитать свою силу, он задевает и роняет предметы, может, отвлекшись, сдавить стакан так, что тот треснет. Эрих стесняется своей неуклюжести, старается сдерживаться, и от того движения его угловаты, как у подростка. И у него большие, чуть навыкате, яркие и тёплые карие глаза. Не германский цвет – не повезло. Когда глаза Эриха обращены ко мне, всё его лицо приобретает размягчённо-беззащитное выражение. Настоящий телёнок!..
Рождество молодые люди постарались встретить с родителями, а на Новый год моя «команда» собралась и рванула за город, чтобы веселья не испортила английская бомбёжка. На сей раз выехали не полным составом: Йозефу выпало дежурство. Остальным удалось разными способами договориться на службе.
Я предпочла бы этот праздник, как и прошлогодний, встретить одна, в тишине и мысленном контакте со своими.
Девчонки, да и старшие женщины, мои учителя, в последнее время общались со мной хотя и тепло, но как-то отстранённо и поспешно, будто были всё время заняты делом, от которого нельзя отрываться надолго. Вполне можно было предположить, что им теперь поставлены новые сложные задачи. Но и я должна работать! «Команда» собиралась встречать Новый год не просто за городом, а в гостях у друга семьи Эриха. У этого друга семьи роскошный дом, он влиятельный человек. Съедутся гости. Словом, выбора у меня не осталось: надо поддержать компанию…
Утомлённые гости уже разбрелись по гостеприимному дому. Полночь давно пробило, произнесены речи и пожелания, много выпито и много съедено дефицитных продуктов.
Эрих специально держался и остался почти трезвым, чтобы избежать неловкости передо мной, практически не пьющей. Организованное застолье окончилось, начались игры, танцы, а у кого-то – беспорядочная попойка. Эрих воспользовался своим хорошим знанием дома и правами своего человека здесь и утащил меня в дальнюю гостиную, где никого не было, – разговаривать…
В горах он был совсем другим: подтянутым, собранным, ловким – человеком на своём месте. Эрих – самый молодой участник Тибетской экспедиции – имел, по моим наблюдениям, единственную слабость: плохой вестибулярный аппарат, из-за которого его страшно укачивает… Теперь у Эриха появилась вторая слабость – загадочная девушка Хайке, которая умеет разговаривать с мёртвыми, угадывать будущее и одним случайным касанием вызывать цунами в его крови.
Девушка Хайке ничем не напоминает того затравленного, бритого наголо волчонка, которого полтора года назад экспедиция встретила в потаённом ламаистском монастыре. Разве что по-прежнему худовата, но теперь у Эриха в ходу совсем другие определения: «тонкая» и «хрупкая». У девушки пепельные локоны и непроницаемые глаза, которые Эриху кажутся синими, поскольку в ушах у неё мерцают маленькие сапфиры. У Хайке хватает украшений, но сапфиры она надевает чаще всего. Эрих надарил Хайке к её любимым серьгам и подвеску, и колечко, и очень дорогую старинную брошь…
Вот уж дети у них вышли бы на загляденье – настоящие арийцы: высокие и крепкие – в отца, голубоглазые и светловолосые – в мать. Но о детях пока лучше даже не пытаться думать, чтобы не сойти с ума, ведь Хайке не позволяет ни поцеловать себя, ни даже легонько обнять за плечи. Самое большее, чем может довольствоваться любой член её «команды», – пройтись с девушкой под руку. У Эриха есть лишь одна привилегия по сравнению с другими двумя-тремя постоянными приятелями Хайке: с ним девушка готова подолгу разговаривать с глазу на глаз. Только с ним ей по-настоящему интересно!
Всё, что думал и переживал Эрих, было написано прямо на лице – не надо никакого сверхчувственного считывания! Я иногда спрашивала себя: мог бы он всерьёз понравиться мне, если бы не был фашистом? Вряд ли: его жаркая, неукрощённая энергетика производила на меня скорее отталкивающее впечатление. То женское, что успело родиться во мне, не желало подпускать к себе неуклюжих, излишне наивных юношей и более притягательным, чем пылкость, считало сдержанность.
Тем не менее от большинства окружавших меня людей, души которых были наглухо захлопнуты, Эрих выгодно отличался тем, что оставался живым: он рисковал думать, глубоко чувствовать, пропускать через себя все идеи и пропагандистские лозунги родного ему фашизма. Многие из своих крамольных воззрений Эрих доверил мне первой. Главное из них: он был противником войны! Германия медленно, но верно шла к поражению, и многие уж почти вслух мечтали закончить войну. Но Эрих был убеждён, что войну не следовало и начинать в тридцать девятом.
Эрих под большим секретом рассказал мне, что увлекается книгами своего тёзки – Эриха Марии Ремарка. Очень подробно он пересказал мне содержание романа «На Западном фронте без перемен».
– Немцы только ослабили себя войной, понимаешь? Я считаю: высшая раса не должна пытаться уничтожить тех, кто ниже её по развитию, или покорить. Надо развивать низших, стараться поднять их до своего уровня, – горячо убеждал Эрих.
– С помощью евгеники? – уточнила я.
– Нет. Селекция опять предполагает выбраковку, уничтожение. А я уверен, что каждого можно заставить развиваться. То лаской, то строгостью – как родители заставляют ребёнка.
– Эрих, как определить, что перед тобой – представитель низшей расы? Вот есть такой критерий, чтобы сразу стало ясно?
– Критерий простой. – Эрих искренне рассмеялся, – он не говорит по-немецки… Точнее, немецкий не является для него родным.
