– До свидания, козел.
Но гнев – это лишь фасад. Глубоко внутри я не гневаюсь. Я расстроена. Потому что я знаю, что он совершенно и полностью прав. Я вжилась в роль жертвы и успела ее полюбить.
Глава 10
Дорогая мама,
папа рассказал нам, о чем он попросил тебя. Он сказал, ты подумаешь. Это правда? Жаль, у меня нет возможности узнать…
С любовью,
твоя дочь Кори, которая и в самом деле хочет работать в бассейне и поехать в спортивный лагерь, но при этом пытается не продаться.
Я игнорирую телефон до конца дня, за исключением нескольких сообщений от Кори и дежурного звонка Джо. Максимально ненавязчиво я пытаюсь выяснить, как бы они хотели провести лето. Я изо всех сил пытаюсь не выдать, насколько я противлюсь самой идее оставить их с отцом и как мне страшно. Я представляю себе, как Джон следит за ухажером Кори, как он и Джо проводят многие часы за новым дроном. Прыжковый лагерь. Космический лагерь. Сколько всего Джон может предложить моим детям! И как мало он может предложить мне.
Я пропускаю запланированные Мэттом мероприятия – йогу в гамаках, обед на рынке Челси-маркет, тур по музеям и кислородотерапию – только из-за собственной озлобленности и нежелания с кем-либо общаться. Мне больно, но поскольку боль вызвана ощущением отверженности со стороны Джона, я говорю себе, что не знаю, почему я так расстроена. А раз так – я не имею права быть расстроенной. Следовательно, я прячусь. Когда около восьми вечера за мной приходит Талия, я говорю ей, что ложусь спать.
С Талией тоже что-то не так. Она мной разочарована, это очевидно. Я уверена, что в университете я производила впечатление более сильного человека. Я была сделана из чего-то прочного. Может, я и в самом деле была сильнее в то время, не знаю. Но есть и что-то еще, что ее мучает. Я пытаюсь выяснить это, пока мы ужинаем едой из доставки, но у меня ничего не выходит. Около половины десятого ей звонят, и она говорит, что возвращается на работу. Через десять минут за ней приезжает машина, и я остаюсь одна. Дочитываю триллер. Пью стакан красного вина. Ложусь.
Четверг начинается так же, как и среда – рогалик, кофе, книга. Вот я и получаю то, чего хотела, и мои подруги были правы – это отстой. Из офиса «Pure beautiful» звонят дважды, и я не беру трубку. Кори шлет мне селфи в новой командной шапке для плавания. Она золотого цвета и с крыльями. Кори на фотографии показывает мне язык и пишет: «Лицо победителя». В ответ я отправляю ей фотографию таксы в цилиндре и пишу: «Лицо повелителя». Тогда она посылает мне вереницу эмодзи, которые, очевидно, что-то значат. Я отвечаю эмодзи недоуменной мамы, и на этом все. И это самое яркое событие дня до того момента, как со своего мобильного мне звонит Талия. Семнадцать раз подряд. На восемнадцатый я беру трубку.
– Быстро приезжай в офис, – приказывает она, услышав мой голос.
– Не хочу.
– У меня тут Мэтт. Быстро езжай сюда, нам нужно твое фото «после». Он сам напишет все, что было между «до» и «после». Статья будет всего на одну полосу, и она заслуживает выноски на обложку. Так что быстро езжай сюда.
– Талия, – тяжко вздыхаю я.
– Мне надо уехать и проконтролировать чертову фотосъемку в чертовой Флориде. А ты будешь сидеть здесь, в Нью-Йорке, в гордом одиночестве, и никто тебя не тронет до конца твоей запоротой недели. Просто сделай для меня одну последнюю вещь. В конце концов, я купила тебе красивые лифчики.
– Я думала, это журнал!
– Образно говоря! Надевай джинсы, которые мы выбрали, и белый пиджак. Мэтт поставит тебя на каблуки. Тебе не придется никуда идти, так что просто смирись. Визажист ждет тебя здесь через час.
– Талия, я не в состоянии фотографироваться. Я понимаю, что я сейчас капризничаю, как ребенок, но я чувствую…
– Лина говорит, что тебе слишком больно признать, что твоим детям в жизни нужна не только ты, но и другие люди тоже. А вскоре они повзрослеют, и ты вообще окажешься на периферии их жизни и перестанешь понимать, кто ты такая.
– Господи! Нет, это не…
– А еще она сказала, что ты все еще задаешься вопросом, не будет ли тебе лучше с Джоном.
– Это все просто невероятно!
– Она предупреждала, что ты будешь все отрицать. И посоветовала сжалиться над тобой и позволить тебе самой дойти до этого в свое время.
– Мне не нужна твоя жалость. У меня все прекрасно.
Талия смеется, и в ее смехе я слышу угрозу.
– Я ей так и сказала – что она во всем ошибается и у тебя все прекрасно. А раз у тебя все прекрасно, то ты сейчас придешь и сделаешь все то, что обещала мне и Мэтту. Так что увидимся через час.
– Талия… – начинаю я, но она вешает трубку.
Мне придется не только пойти и улыбаться в камеру, мне придется это сделать, признав, что все, что сказала Лина, – совершеннейшая правда. Я все еще испытываю чувства – пусть и крайне смешанные – к своему бывшему. В конце концов, мы были женаты много лет, и некоторые из этих лет были чудесны. Он был моим лучшим другом. Когда-то мы очень друг друга любили.
И да, я с ума схожу от мысли, что мои дети могут прожить целые дни – или даже недели – без меня. Если я не нужна, если я не занята, если я не мать, одиночка – перманентно занятая, не успевающая, недосыпающая, не зарабатывающая деньги, то кто тогда я?
Остается признать, что я – хорошо замаскированный комок жалости к себе, который сидит в одиночестве, киснет по бывшему мужу и обижается на него же, и все это происходит в лучшем городе мира.
Чертовы Талия и Лина! Разве можно пожелать женщине худших подруг?
Мне нужно много о чем серьезно подумать. Два часа, пока меня готовят к фотосъемке, – это уйма времени.
Сначала мне делают укладку. А укладка в Нью-Йорке – это произведение искусства. Шампунь. Массаж головы. Кондиционер. Еще один массаж головы. Затем бережными и расслабляющими движениями мне сушат волосы полотенцем, убирают с брови случайную каплю воды, проводят широким гребнем по идеально окрашенным прядям.
Далее следует тридцатиминутная сушка феном и укладка массажной щеткой. Мои кудри расправляются, и с каждым движением мастера мои волосы наполняются объемом и шиком. Я начинаю выглядеть дорого. Затем на волосы распыляют спрей с наиприятнейшим ароматом и снова включается фен. Я закрываю глаза и чувствую прикосновения щетки, тепло фена, и эти повторяющиеся ощущения убаюкивают меня, вводя в транс.
Далее – макияж. Визажист почти не разговаривает со мной – только дает инструкции: посмотрите вверх, аккуратно закройте глаза, расслабьте губы. У нее тихий голос и сильный акцент. Я лишь чувствую, как она, не делая ни одного лишнего движения, касается моей кожи разными карандашами и палочками. Затем какое-то длительное и очень приятное время она что-то наносит мне на кожу кистью кабуки, и я почти засыпаю.
