Я встаю. Талия и я пели песни из этого фильма бесчисленное количество раз, мы знаем их до последней буквы. Не успели мы дойти до «One Night Only»
[44]∗, как я поняла, что все мои горести позабыты. Я забыла, что мне уже не двадцать один. Мы поем час, два, а потом выходим на улицу, и оказывается, что освещение там ярче, чем в баре. Талия открывает приложение, чтобы вызвать такси. Я чувствую, что из меня выжали все соки.
– Видишь, как было весело! – хрипло говорит она.
– Я пятнадцать лет не бодрствовала до такого времени, – срывающимся голосом отвечаю я.
– И сколько всего пропустила, живя в провинции.
Я мотаю головой.
– Да. Но сейчас все иначе.
– Ты о чем? Marie все та же.
– Но мы-то – нет.
Талия вздыхает, и впервые с момента нашей встречи я вижу на ее лице грусть. Она качает головой.
– Иногда мне кажется, что я – да, – загадочно говорит она.
– Ты когда-нибудь жалеешь о том времени, когда… ну, когда Саймон сделал тебе предложение?
– Ни разу. Дети, дома, вот это вот все – это никогда меня не привлекало так, как тебя. А ты этого хотела с самого начала. Больше всего на свете. А я хотела кабинет директора, – вздыхает Талия. – А что касается темы про «совместить в жизни все», – она пожимает плечами, – мне кажется, это огромный напряг.
– Так и есть.
– Но я рада, что у тебя все это есть. Прекрасные дети и уютный дом. Я горжусь тобой, что ты управляешься с тем, с чем я бы никогда не смогла.
– И я тоже. Я тоже горжусь тобой.
– Я просто пишу про шмотки. А ты родила этому миру новых людей.
Я беру ее руки в свои.
– Ты хотя бы представляешь, какое влияние ты оказываешь на огромное количество людей, как приятно, когда на почту приходит твой журнал? Сколько раз сильная статья, фото модели с лишним весом в купальнике и бокал вина вдохновляли меня после длинного рабочего дня!
Талия смотрит на меня не без грусти.
– Эми, я так скучала по тебе. Останься еще хотя бы на неделю. Хотя бы до конца недели.
Мимо проезжает такси, но мы не пытаемся его остановить.
– У тебя все нормально? – спрашиваю я.
Талия качает головой и сжимает губы.
– Я люблю журнал, но не знаю, на сколько еще меня хватит.
– В смысле?
– Да нет, ничего. – Я пристально смотрю на нее и не даю сменить тему. Она пожимает плечами. – Просто нужно еще очень много сильных статей опубликовать, прежде чем можно будет уйти с чувством выполненного долга. – Ее беззаботность возвращается снова. – Может, хотя бы еще одну, про мамспрингу, – добавляет она с озорством.
Я закатываю глаза.
– Я останусь еще на несколько дней. Просто пусть все будет по-моему.
– Штаны для йоги и книга?
– Я такая, какая есть.
Талия приобнимает меня.
– И я.
И мы стоим с ней на тротуаре в районе, который знаем с юных лет, как свои пять пальцев, и тем не менее я чувствую, что сейчас мы обе немного потеряны.
– Поехали в Mamoun’s. Фалафель
[45] в два ночи все исправит.
И с этим нельзя не согласиться.
На следующее утро мы обе проспали. Талия выползает из дома около девяти, что для нее неимоверно поздно. Она говорит, что подчиненные должны быть благодарны ей за то, что у них «был отпуск длиной почти в целое утро», и я начинаю их жалеть. В свою очередь я иду и покупаю настоящий нью-йоркский рогалик с толстым слоем творога, свежевыжатый апельсиновый сок и гигантский стакан кофе. Возвращаюсь в квартиру Талии, пытаюсь вылечить больное горло и жалею себя. Без детей и работы я не знаю, чем себя занять. Понимаю, что надо ехать домой – оставаться здесь странно и неправильно. Но ехать домой, пока с детьми Джон, – нечестно. Мне нужно будет смириться с тем, что он не хочет вернуть меня, и я смогу это сделать. Но я не знаю, как мне перестать хотеть вернуть нашу старую совместную жизнь.
Звонит телефон. Смотрю на экран – это из офиса «Pure beautiful». Решаю не брать трубку – это либо Талия звонит проверить, чем я занимаюсь, либо Мэтт будет уговаривать сделать что-то для статьи про мамспрингу. У меня нет сил отбиваться ни от той, ни от другого, так что я открываю новый триллер от своего любимого автора и выпадаю из реального мира. Не успел всплыть первый труп, как снова звонит телефон. На этот раз звучит мелодия, которую я установила для Джона, и у меня подскакивает сердце – что-то с детьми!
– Что случилось? – говорю я вместо приветствия. – С детьми все в порядке?
– Тебе тоже доброе утро. Дети в порядке, – слышу я, и только после этого мое сердце снова начинает биться. – Даже лучше, чем в порядке. Как ты, я уверен, знаешь, за Кори волочится один парень, и она пытается решить, то ли пока придержать его, то ли бросить, а я ежедневно узнаю все больше о том, как работает женский ум. А Джо! Он просто лучший человек на свете. Такой классный парень! Ты знала, насколько круто он управляется с БПЛА?
– С чем?
– Проще говоря – с дроном. Я купил по одному себе и ему и установил на его аппарат водонепроницаемую гоупро
[46]∗. Теперь мы чертим метеорологические карты, рассчитываем параметры облачности и обсуждаем, как прикрепить к нему спектрометр, чтобы он мог… В общем, мы с ним сошлись на этой теме и прекрасно проводим время.
– Здорово! – Я сгораю от ревности. Я ничего не знаю про дроны, спектрометры и то, на чем они сошлись. Джо с отцом – прирожденные инженеры. Мне в этом плане за ними не угнаться. Каждый раз, когда я пытаюсь обсуждать с Джо научные темы, все заканчивается тем, что он читает мне лекцию по физике и отсылает заниматься своими делами. – А как тебе Брайан?
– Приятель Кори? Он тупой, как бревно. Я не свожу с него глаз. Как только они вместе садятся на диван, тут же возникаю я с тарелкой крекеров.
– Отлично! Она способна за себя постоять, но в голове у нее все равно еще бардак.
– Да? У него тоже. А как ты? Хорошо ли в Нью-Йорке?
Я корчу гримасу. Что, будем вести светские беседы?
– В Нью-Йорке отлично. А как в Пенсильвании? Вы готовы к моему возвращению?
– В общем-то, я поэтому и звоню.
– Мда? – чую неладное я.
– Время летит так быстро, Эми. Я знаю, у меня нет права просить, но мне нужно больше времени с детьми.
