В тот момент я знала, что умираю – была абсолютно в этом уверена. Знала, что если сделаю еще хоть один шаг вперед в этой тяжелой жизни, я упаду. Мне нужно было поставить все на паузу. Хрипя, я села в кровати, и комната начала проваливаться в темноту. Я оказалась в тоннеле из света. Воздух перестал поступать. Я дышала, но до легких воздух не доходил. Я попыталась вдохнуть носом и почувствовала дурноту. Я умираю, – подумала я, но страха не было. Меня пугала перспектива прожить еще один такой же день, как сегодня. Я бы его просто не пережила. Все то время, что длилась паника – минуту или час, я строила всевозможные планы, как выйти из той ситуации. Дом можно продать за достойные деньги. Мама придет и присмотрит за детьми, до тех пор пока не вернется Джон. Может, у меня даже хватит смелости совершить самоубийство, чтобы они получили страховку – в той страшной панике этот выход казался наилучшим. А, может, мне просто убежать – так далеко, как смогу, и жить в одиночестве до конца дней своих и никогда больше не испытывать истинную радость.
В тот момент мне казалось, что у меня есть только два варианта. Я искренне в это верила. Я благодарю Бога за то, что в ту ночь у меня был такой сильный недосып, что крайнее изнеможение в конце концов победило смертельную панику, и я не смогла сообразить, какие таблетки пить и хватит ли их, чтобы добиться результата.
На следующее утро, очень рано, я позвонила Лине. Все я ей не рассказывала – этого и не понадобилось. Я просто сказала:
– Это перебор. Я больше не могу.
Она не сказала: «Ты можешь». И что еще важнее, она не сказала: «Но ты должна».
Она сказала: «Буду через десять минут». И она приехала, дала мне полтаблетки «Бенадрила» и уложила спать, сказав спать столько, сколько смогу. Я начала бормотать какие-то инструкции насчет детей, но она закрыла меня одеялом и твердо сказала: «Хватит». Я так устала, что вырубилась в ту же секунду, как она выключила свет.
Когда выбор встал между спать или умереть, я спала. Проснулась я через два дня. Детям было сказано, что я очень сильно устала. Что теперь у них новые обязанности, соответствующие их новому статусу равноправных членов семьи из трех человек, а не двух детей и двух взрослых. Встав перед флипчартом
[24], Лина написала перечень задач, которые нужно выполнять для поддержания жизни обычной семьи, и попросила Джо и Кори поставить галочки напротив тех, которые они могли бы взять на себя. Первые две были «зарабатывать деньги» и «водить машину». Дети быстро поняли, что поскольку первые две жизненно важные задачи они выполнить не смогут, им лучше взять на себя побольше мелких заданий. Конечно, их приходилось просить, и они всегда приступали к делу в последний момент, но все же они вносили свой вклад в общее дело. Лина взяла валяющуюся где-то справку о моей заработной плате и подписала меня на социальный пакет – талоны на еду – и вынесла строгий выговор моей гордости. Так я начала ежемесячно получать от государства $350 на еду. Постепенно я погасила долги по счетам, сдала наш гараж человеку, которому нужно было зимой где-то хранить лодку, отменила ненужные подписки, продала что-то из своих вещей, собралась, закатила истерику и добилась того, чтобы страховая оплатила психотерапию Джо, и последовательно решала все наши проблемы до тех пор, пока кризис не остался за спиной. А когда это случилось, я сказала себе, что больше никогда не буду настолько зависима от другого человека. И я не буду. Так что пришло время подумать, где я буду ночевать в Нью-Йорке.
Приступив к реализации плана Б, я понимаю, что не помню, как вернуться к метро. И вот я снова волоку за собой чемодан на колесиках и слушаю команды навигатора на каждом повороте, шагая шесть кварталов по собственным следам, только в обратном направлении. На станции, где я наконец могу позволить себе убрать телефон и осмотреться, мне становится даже как-то обидно за подобревший и смягчившийся Нью-Йорк, в котором теперь не грабят такие идеальные медленно движущиеся мишени, как я. Жду поезда – десять, пятнадцать, двадцать минут. На платформу прибывает переполненный состав в сторону Манхэттена, и тут я понимаю, что стою не на той платформе и, что еще хуже, не на той станции, от которой можно доехать до университета. И даже если я туда доберусь, то буду выглядеть на конференции весьма странно – с чемоданом на колесиках и в эластичных брюках. Но как мне по пути переодеться в коктейльный вариант? Даже если я куплю кофе в «Старбаксе», у них не такой туалет, в котором можно спокойно снять туфли, не подцепив при этом сразу несколько видов грибка, а может, и тараканов.
Можно посмотреть адрес офиса Талии и попробовать найти ее там, но у меня нет никакого повода считать, что она там (и что она вообще жива). К тому же журнал, в котором она работает, входит в международный мультимедийный конгломерат и расположен в центре Манхэттена, и дальше лобби меня одну никто не пустит.
И тут я вспоминаю наши старые фокусы, которые мы проворачивали с Талией в отеле St.Regis. Интересно, а смогу ли я повторить? Что ж, не попробуешь – не узнаешь.
Мы с Джоном были в Нью-Йорке всего один раз и ночевали в трехзвездочном несетевом отеле в Верхнем Вест-Сайде, прямо по дороге к Колумбийскому университету. При нем находился прекрасный французский ресторанчик – невероятно красивый, чистый и солнечный. Вместо стен там были стеклянные двери, которые в теплые дни складывались, и столики оказывались на тротуаре, а бокалы с белым вином сияли на солнце.
Комната в том отеле стоила целое состояние – наверное, вдвое дороже, чем я когда-либо платила, и сейчас я, мать-одиночка, точно его не потяну. Но чтобы исполнить трюк, которому меня научила Талия в студенческие времена, мне и не нужно платить за комнату.
Пока я еду в метро в Верхний Вест-Сайд, я собираюсь с духом и пытаюсь придать себе вид человека, у которого все получится. Сделав две пересадки, я нахожу свободное место и достаю из чемодана помаду, тушь и очень дорогое золотое колье, которое мне подарил Джон после рождения Кори. Немного поправляю одежду и, неимоверно стесняясь, переобуваюсь в черные босоножки Кори, а свои сабо засовываю в сумку и наглухо ее застегиваю. И последний штрих: мой козырный туз в виде настоящей – клялась мне Лина – сумки «Celine»
[25], которую она мне дала в поездку. Она очень красивая: из черной кожи, отделанной кожей ягненка, на золотой цепочке и с знаменитыми откидными клапанами и выбитым лого спереди и в центре, чтобы уж наверняка. Если у меня что-то и получится, то только из-за этой сумки.
На остановке «79-я улица» я выхожу. На улице все еще ярко и солнечно, хотя свет уже не так легко проходит сквозь небоскребы и плотно застроенные улицы, как это было в Бруклин Хайтс. Я надеваю дешевые темные очки, надеясь, что они выглядят дороже, чем есть, и иду два квартала до отеля, надеясь, что он по-прежнему там, где я его оставила много лет назад.
Он там. Ресторанчик тоже на месте, без каких-либо изменений. Двери открыты, и несколько человек уже сидят за столиками, выходящими на тротуар, и наслаждаются красками наступающего вечера. Здесь царит приятное оживление – люди входят и выходят из отеля. Как раз то, что мне нужно. Все, вперед.
