– Вы бывали в Севилье?
– Нет, я читал про неё, – невозмутимо ответил он. – Но вернёмся к вам, сеньорита, – проговорил капитан. – Так вы почти год встречались со своим женихом. Наверное, ваш Альваро посвящал вам серенады под окнами, тревожа пылкими словами всю округу? – насмешливо поинтересовался мужчина.
– Да, но Альваро сам не пел, – несколько растерялась невеста. – Он нанимал певцов и музыкантов, – улыбнулась Эстель. – А сам стоял, прижав руки к груди и ждал, когда я появлюсь на балконе, – вспоминая жениха, мечтательно вздохнула девушка.
– Вы можете исполнить серенаду?
– Ну, я не знаю… Серенады обычно исполняют мужчины.
– Тогда спойте, что знаете, – предложил Тэо.
Эстель немного подумала, взяла лютню и опробовала её. Проверив звучание инструмента, девушка заиграла. Прекрасная и немного грустная мелодия заполнила комнату, а незамысловатые слова, поведали о страданиях юноши, мечтающего увидеть любимую.
Наблюдая за девушкой, Корбо всё больше ощущал себя голодным хищником, перед которым поместили еду, предварительно закрыв её в клетку. Зверь видит добычу, чувствует её притягательный запах, пытается схватить, а добраться не может, и это приводит его в неистовое исступление. В какой-то момент пират понял: железную клетку он установил сам, и что ему стоит не ломиться в неё, а открыть дверь и получить желаемое? Но капитан старательно отметал подобные мысли. Пират видел: он не вызывает у девушки сладострастных чувств, и это противоречие в душе жгло грудь и изводило мужчину.
Когда пленница закончила петь, Корбо с некоторым презрением спросил:
– А почему ваш жених не пел сам?
– Наверное, потому, что он не может петь, как настоящий певец, – нашла оправдание возлюбленному Эстель. По светящимся глазам девушки было понятно: она готова говорить о женихе без умолку.
– Ну, тогда, наверное, он читал вам стихи? – предположил капитан.
Эстель задумалась… Да, пару раз Альваро прочитал ей четверостишия, но они не произвели на сеньориту особого впечатление, и она тут же забыла их.
– Я наизусть не помню, но стихи красивые, – потупившись, ответила девушка.
– На его месте я бы прочитал вам Гонгору, – усмехнулся пират и, не спуская с пленницы глаз, вкрадчиво заговорил:
Я пал к рукам хрустальным; я склонился
39
К ее лилейной шее; я прирос
Губами к золоту ее волос,
Чей блеск на приисках любви родился;
Я слышал: в жемчугах ручей струился
И мне признанья радостные нес;
Я обрывал бутоны алых роз
С прекрасных уст и терний не страшился…
Слушая мужчину, аристократка растерялась: мало того, что пират умеет читать, оказывается, он знает стихи наизусть?! А от того, с каким искренним чувством Корбо декламировал высокую поэзию, девушке неожиданно сделалось несколько не по себе. Голос капитана, проникая в душу, коварно обволакивал сознание, заставлял сердце беспокойно биться, и сеньорита почувствовала, как вспыхнуло её лицо. Взгляд пирата обжигал и завораживал, а внутри беспричинно что-то блаженно вздрагивало и звенело. Эстель хотелось спрятаться от взгляда мужчины, и в то же время он неумолимо притягивал и сладко ласкал. Бедняжке казалось, будто призрачный морок осторожно подкрадывается к ней, сгущается вокруг, обвивает невидимыми путами, стягивает накрепко, не давая возможности пошевелиться, и лишает всякой возможности к бессмысленному сопротивлению. Эстель в тревоге отвела глаза, капитан смущал её. Корбо замолчал. Девушка глубоко вздохнула и почувствовала облегчение. Она, наконец, смогла отогнать наваждение, источаемое морским разбойником.
– Нет, таких стихов Альваро мне не читал, – смущённо призналась Эстель.
– Что ж он так? – улыбнулся Корбо. – Эти строчки словно написаны для вас. Но мне больше нравится Франсиско де Кеведо, – уточнил он.
– Я поняла… Сборник его стихов лежит на вашем столе. Вы их тоже знаете наизусть?
– Кеведо выдающийся испанский поэт, – отметил Тэо. – Жаль только ваша инквизиция не давала ему спокойно творить, да и до сих пор подвергает его стихи беспощадной цензуре. Хотя и любовная лирика у него великолепная! – отдал должное пират поэту, шагнул к столу и взял томик в руки. – Вот смотрите, – предложил он.
Эстель встала, подошла и пробежала взглядом по строчкам на открытой странице, а Корбо неожиданно вновь горячо продекламировал:
Излиться дайте муке бессловесной
40-
Так долго скорбь моя была нема!
О, дайте, дайте мне сойти с ума:
Любовь с рассудком здравым несовместны.
Грызу решетку я темницы тесной -
Жестокости твоей мала тюрьма,
Когда глаза мне застилает тьма
И снова прохожу я путь свой крестный.
Ни в чем не знал я счастья никогда:
И жизнь я прожил невознагражденным,
И смерть принять я должен без суда.
Но той, чье сердце было непреклонным,
Скажите ей, хоть жалость ей чужда,
Что умер я, как жил, в нее влюбленным.
Мужчина стоял рядом, и Эстель буквально ощутила, как её обдало жаром, исходящим от чувственного голоса пирата. А последние слова и вовсе привели сеньориту в смятение. Волнение, разрастаясь, подступало удушьем к горлу, и девушка, желая оказаться подальше от капитана, решила вернуться к столу, но не успела сделать и шага, как оказалась в объятьях и почувствовала на своих губах горячий поцелуй пирата.
Корбо жадно целовал Эстель. Он не выдержал. Глаза, губы, плечи девушки неудержимо увлекали его, а она стояла настолько близко, что капитан чувствовал тонкий запах её волос, и руки сами обхватили хрупкий стан, притянув его к себе. Желание поцеловать пленницу оказалось сильнее рассудка, а коснувшись её губ, пират почувствовал, как его буквально накрывает девятый вал, настолько упоительными оказались нежные губы сеньориты. Корбо казалось: ничего слаще он до этого никогда не пробовал – и сжал девушку ещё сильнее.
Заключённая в страстные тиски, Эстель, не в силах пошевелиться, ощутила необъяснимый трепет. В поцелуе капитана было столько чувства, что у девушки просто подкосились колени. Не понимая, что с ней происходит, бедняжка невольно обмякла и, наверное, упала бы, если бы мужчина не держал её так крепко. Но в следующую секунду разум испанки, очнувшись от чар разбойника, взбунтовался, Эстель вышла из замешательства и попыталась вырваться из цепких лап пирата. Напоминая попавшую в сети птичку, девушка отчаянно затрепыхалась, и Корбо, сделав над собой усилие, нехотя остановился.
