Она спустилась со сцены и прислушалась к эмоциям окружавших ее людей. Решив, что настрой переменился, передвинулась поближе к стене.
– Это было хорошо.
Джессика повернула голову и посмотрела на Чейза. Она и не заметила, как он подошел к ней.
– Твоя сестра поступила правильно, а я лишь закончила то, что она начала. И моя история – чистая правда.
– Это было хорошо, – повторил он. – Как и прощальная церемония. Я хочу сказать, ты все сделала правильно и, пожалуй, знала Билли Джин лучше, чем тебе кажется.
– Я чувствовала ее и говорила с людьми, которые хорошо ее знали. – Она окинула взглядом зал, фотографии, цветы, лица. – После этого я кое-что поняла. Жаль, я редко бывала в баре, когда она работала. И она была, как все мы, частью целого, частью дружной семьи, а не просто служащей хорошей компании. Бодин сказала мне, что среди тех, кто пришел сюда сегодня, есть сезонные рабочие, и некоторые из них приезжают за сотню миль. Вот что такое семья. Чувство общности передается сверху. Ваша семья задает тон, и все остальные мелодии звучат правильно.
– Я намерен принести извинения.
Она нацелила на него взгляд своих голубых глаз и приподняла брови:
– Неужели?
– Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя здесь чужой.
– Ты просто не подозревал об этом?
– Я прошу прощения. – Он переступил с ноги на ногу.
– А я должна милостиво принять извинения. И я принимаю. Забудем об этом. – Она протянула ему руку.
– Ладно. – Чейз пожал ее, и ладошка Джессики показалась ему совсем крошечной в его ручище. – Мне пора возвращаться на ранчо, но…
– Мисс Фэнси сидит вон там, и Рори появится с минуты на минуту. Так что можешь уйти.
– Тогда я… э… – У него иссяк запас слов, и он, кивнув, просто сбежал.
Направившись к выходу и по пути обменявшись парой слов с людьми, сидевшими за столами на первом этаже, он увидел подходившего к «Мельнице» Коллена.
– Не смог освободиться раньше, – сообщил Коллен.
– Времени более чем достаточно. У нас тут разыгралась драма, когда появился Чед и начал говорить.
– Неужели?
Вздохнув, потому что он знал эту интонацию, Чейз глубже надвинул на голову шляпу.
– Ты все еще злишься.
– Ты нарушил клятву.
– Тебя там не было. Извини, я не сдержался от злости, не смог. Теперь уж ничего не поделаешь. Если хочешь поквитаться, я дам тебе разрешение нарушить клятву, которую мы дали, когда я налил виски в бутылку из-под коки и вынес из дома. Мы с тобой пытались выпить ее в кемпинге, а потом блевали.
– Ты больше чем я.
– Пожалуй. Но и тебя тоже хорошо вывернуло. Можешь рассказать об этом, если хочешь.
Задумавшись, Коллен сунул пальцы в передние карманы джинсов.
– Я не стану действовать по твоей подсказке, так что мы не квиты. Я должен сам выбрать то, что было твоим секретом.
Чейз не мог спорить с его логикой. Он нахмурился и взглянул на горы.
– Что ж, валяй. Выбери сам – и делу конец.
– Может, я расскажу, как ты потерял невинность, когда Бренна Эббот заманила тебя на сеновал в день рождения твоей сестры. Тогда Бодин исполнилось тринадцать.
Чейз поморщился. Пожалуй, ему было нечем гордиться, если учесть, что вся его семья и еще пятьдесят человек находились в пределах слышимости, но событие было важное.
– Ну, если это тебя устроит…
Коллен глядел на своего друга, стоявшего на фоне гор. До них доносились музыка и голоса, звучавшие в «Мельнице».
– Черт, тогда я буду чувствовать себя задницей, а ты, наоборот, перестанешь. Пожалуй, мне будет легче на некоторое время оставить все как есть. А что случилось с Бренной Эббот?
– Я слышал, она живет с Сиэтле. Или, может, в Портленде.
– Как быстро все проходит. Ну, забудем об этом, – сказал Коллен, протягивая руку.
Чейз посмотрел на нее и рассмеялся:
– Я слышу эти слова второй раз за десять минут. Кажется, я взял себе в привычку все портить.
– Нет, неправда. Это не привычка, просто пятно на экране.
– Я вот что еще хочу сказать. Если Клинток опять начнет лезть, ты зайди за мной, прежде чем вздумаешь с ним разобраться.
– Клинток меня не волнует.
– Ты зайдешь за мной, – повторил Чейз, потом плюнул на ладонь и протянул руку.
– Господи. – С веселым удивлением, растроганный и стараясь не думать о замечании Бодин насчет двенадцатилетних мальчишек, Коллен зеркально повторил жест друга, и они крепко пожали руки.
– Тогда ладно. Мне пора возвращаться. – Чейз двинулся прочь.
Обтерев ладонь о джинсы, Коллен зашел внутрь, чтобы отдать дань памяти покойной.
Бодин не считала себя классным поваром. Пожалуй, она не причислила бы себя даже к лучшей половине всех поваров. Но в День благодарения она выполняла свой долг.
Она нарезала, чистила овощи, помешивала, перемешивала. И, следуя традиции, установленной много лет назад, злилась и досадовала, что ее братья в этом не участвовали.
– Конечно, это нечестно. – Морин, как всегда спокойная, поливала индейку жиром и мясными соками. – Но ты знаешь не хуже меня, что в этом доме не найдется ни одного мужчины, который способен сделать на кухне что-нибудь полезное. Они тут будут только мешаться. Мы с Клементиной не раз пытались научить их самым элементарным вещам, вот как мы учили тебя, но у Рори подгорит даже вода, а Чейз неизменно превращается в слона в посудной лавке.
– Они нарочно так себя вели, – буркнула Бодин; они с Корой чистили гору картошки.
– Да, милая, я тоже знаю это, но результат все равно один. Бабушка, ты посмотришь на окорок?
Мисс Фэнси, в фартуке с надписью «ЖЕНЩИНЫ И ВИНО С ГОДАМИ СТАНОВЯТСЯ ТОЛЬКО ЛУЧШЕ», заглянула в нижнюю духовку и кивнула:
– Пожалуй, мне пора его глазировать. Не ворчи, Бодин. Мужчины будут жарить на гриле говядину. И еще принесут вторую индейку и приготовят угощение для парней из барака. А тут им нечего делать, и так тесно.
– Как мне нравятся кухонные запахи и звуки в День благодарения, – добавила Кора, срезая кожуру с очередной картофелины. – Помнишь, Рин, как я специально ставила побольше теста и разрешала вам с Элис… – Она осеклась и вздохнула. – Ах, ладно.
– Помню, ма, – резко сказала Морин и отвернулась, чтобы помешать что-то на плите, хоть этого и не требовалось.
– Я не собираюсь ныть, – сказала Кора. – Мне хочется думать, что Элис тоже слышит сегодня эти звуки и чувствует запахи. Что она нашла то, что искала и что мы не могли ей дать.
Мисс Фэнси открыла было рот, но промолчала. Бодин старалась не вмешиваться. В редкие минуты, когда звучало имя сестры ее матери, бабушки, казалось, разбегались по разным углам. Одна страдала от невыносимого горя, другая была готова высказать крайнее неодобрение, и Морин тоже была склонна скорее к неодобрению.
