– А мне говорили, что вы с ним состоите в более тесных отношениях, что вы в своем роде покровительствуете этому молодому человеку. Опекаете его.
– Ну да. На первых порах я помогал ему и с учебой, и с работой. Но сейчас он уже сам неплохо справляется.
– Вот как? А не Пичугин ли стал причиной такой внезапной «самостоятельности»? Может, Гончаров просто нашел себе нового более влиятельного покровителя?
– Слушайте, кто наболтал вам эти глупости? Эти сплетни! – не выдержав, возмущенно воскликнул Ермольников. – Да, Виктор работал с Пичугиным, позировал ему, и довольно много, но он работал и с другими художниками, какое это имеет значение? Он студент и в свободное время подрабатывает натурщиком, в этом нет ничего предосудительного. У него редкие внешние данные, он очень востребован.
– Вероятно, вам виднее. Но я говорю не о его работе. А о личных взаимоотношениях. Насколько я знаю, работа с Пичугиным закончилась для Гончарова большим разочарованием, он был так расстроен и подавлен, что вы решили вмешаться. Заступиться за своего протеже.
– Чушь! Глупость и чушь. Сплетни! – не желал сдаваться Ермольников. – Никакого скандала у нас с Пичугиным не было, я ни за кого не заступался. Что у них там с Виктором было, не скажу, но у нас с Михаилом Пичугиным никаких скандалов не было. Да и с Виктором тоже. Он был у меня недавно, мы заканчивали работу над картиной и работали как обычно. – Ермольников говорил быстро, нервно дергая кистями рук, и по всему было видно, с нервами у него не в порядке, да еще и тема, очевидно, оказалась болезненной.
– Хорошо, Анатолий Лактионович. Можете подписать вот здесь и здесь и быть свободны, вот ваш пропуск, – решил закончить на сегодня беседу Владимир Александрович. Пока он не переговорит с Пичугиным и Гончаровым, обсуждать ему с Ермольниковым нечего.
– Люба, ну зачем ты рассказала следователю о натурщике? Ну кто тебя просил? – громким шепотом выговаривал жене Михаил Пичугин, подбирая подходящий галстук.
– Он просил, кто же еще? И вообще, не понимаю, что ты так разволновался? Ты что, переживаешь за этого парня?
– Люба, неужели ты так ничего до сих пор и не поняла? А если всплывет, что за чувства питал ко мне этот натурщик? Потом выяснится вся правда про него и Ермольникова, ты что, не понимаешь, что это статья? А если они подумают, что я тоже такой же? Страшно подумать, какой позор!
– Миша, я ничего не понимаю, какой такой же? Какая статья? О чем вообще ты говоришь? Это они нас ограбили? – топталась за спиной у мужа Любовь Георгиевна, пытаясь заглянуть ему в лицо.
– Люба, я, конечно, понимаю, в какой семье ты росла. Моральный облик, и все такое, но нельзя же быть такой наивной. В твоем-то возрасте! Ты же читала мировую классику, ты что, не понимаешь, что такое мужская любовь? Ты что, так и не поняла, что этот Виктор просто влюбился в меня? Как барышня, влюбился, как Безил в Дориана Грея, ты же читала Оскара Уайльда? Ты же знаешь, кем он был?
– При чем здесь Уайльд? И кем он был? Боже мой, Миша, ты на что намекаешь? – В глазах Любови Георгиевны плескалось тревожное непонимание.
– Педерастом он был, педерастом! – не выдержав, повысил голос Михаил Андреевич и тут же прикрыл рот, с испугом глядя на стену, отделяющую их спальню от комнаты родителей.
– Миша, что ты говоришь? Разве такое возможно, разве у нас в стране такое существует? Это же буржуазные пережитки!
– Люба, если в нашем кодексе имеется статья за это самое, так, наверное, и пережитки встречаются, – подойдя вплотную к жене, прошептал Михаил Андреевич.
– Боже мой! И он в тебя… Миша, ты что… – побледнев до синевы, едва выговорила Любовь Георгиевна.
– Ты с ума сошла? Да как тебе такое в голову взбрело? – Михаилу Андреевичу пришлось сильно постараться, чтобы не дать жене по лбу. – Дура!
– Миша! – Лицо Любови Георгиевны посуровело, отвращение и брезгливость исчезли с ее лица.
– Прости, – буркнул муж. – Ты сама виновата! Подумать такое! Как ты могла?
Ругаться шепотом было крайне утомительно, но повысить голос было просто невозможно, Елена Леопольдовна мучилась все утро мигренью и лежала у себя в комнате с компрессом на лбу.
– Но ты же сам сказал, ты рассказывал, я же помню… Миша, что у вас было с этим натурщиком? – требовательно спросила Любовь Георгиевна.
– Ничего! Ты слышишь? Ничего! Этот сопляк строил мне глазки, заигрывал со мной. Я, конечно, все понял, но делал вид, что нет. Просто разыгрывал из себя старшего товарища, держал на расстоянии. Люба, мне работу надо было закончить!
– Неужели нельзя было найти другого, нормального молодого человека? – опускаясь в кресло, страдальческим голосом спросил жена.
– Где? С такими данными? Да сколько вообще нормальных парней согласится на такую работу? Ты что, не знаешь, как трудно сейчас найти модель? Это непрестижно! А тут такой типаж! Я же показывал тебе его на картине.
– Да, очень хорош, – вынуждена была согласиться Любовь Георгиевна. – Но что же теперь делать? Оставь ты этот галстук в покое, возьми вон тот с желтыми тонкими полосками, он к коричневому костюму лучше пойдет, – раздраженно посоветовала Любовь Георгиевна. – Так, что же делать?
– Не знаю. Зачем ты вообще про него вспомнила? Неужели ты думаешь, что этот кудрявый херувим способен кого-то ограбить?
– Но ты же сам говорил, что он тебя преследовал, даже угрожал.
– Люба, чем угрожал? Вены себе порезать? Броситься с моста в реку? Полюбить другого? – возопил Михаил Андреевич. – Это просто глупый сопляк, который выдумал себе великую любовь, через месяц пройдет, как насморк.
– Миша, ты же сам во всем виноват! Я только сейчас сообразила. Ты же наверняка ему подыгрывал, ты же всегда так делаешь, когда человек тебе нужен. Уж я-то знаю. А потом надеялся спустить все на тормозах. Только влюбленный молодой парнишка не пожелал, не смог вот так все забыть! Миша, что ты наделал? А если он соврет, что у вас был роман? Что тогда делать? Что это за статья? Какой позор! А если об этом кто-то узнает? Хоть из города переезжай!
– Ужасно! – всхлипнул в унисон жене Михаил Андреевич. – А если они захотят медицинскую экспертизу проводить? – спросил он с тоскливым ужасом у потолка.
– Какую экспертизу проводить? – повернулась к мужу Любовь Георгиевна.
– Что? – испуганно обернулся Михаил Андреевич. – Никакую. Это я просто так ляпнул. Люба, что же ты молчишь, уже одиннадцатый час! Мне же к следователю! – демонстративно засуетился Михаил Андреевич.
– Вот, Володенька, полюбуйся, двести пять человек по фамилии Коробков проживают на сегодняшний день в нашем городе, – положил на стол перед Владимиром Александровичем распечатку старший инспектор Ребров. – Правда, это включая детей. Не передумал, будем искать эту мифическую личность из прошлого?
