– Тут не о чем советоваться. Олег Георгиевич стал жертвой карточных шулеров. Эта компания уже привлекалась к уголовной ответственности по данной статье. Так что репутации вашей семьи ничто не угрожает.
– Ах вот как, – с облегчением выдохнула Любовь Георгиевна. – Конечно, брат напишет заявление и завтра же вам принесет.
– Заявление можно оставить в канцелярии, – едва заметно улыбнулся Владимир Александрович.
– Спасибо. Ну а что же с остальными картинами, их тоже нашли?
– Нет. Сейчас наши коллеги из Краснодара проверяют алиби всех четверых картежников, но, судя по всему, они не имеют отношения к краже картин из вашей семейной коллекции. Во время ограбления все трое праздновали очередное удачное турне по крупным городам Советского Союза. Накануне они как раз вернулись из Москвы. Сейчас сотрудники Краснодарского уголовного розыска изучают их связи, окружение. Не могли ли они стать наводчиками ограбления. Если новости по делу появятся, мы тут же свяжемся с вами. А пока жду заявление от Олега Георгиевича, картина в данный момент у ее нынешнего владельца изъята и ожидает экспертизы.
– Благодарю вас. Брат сегодня же привезет заявление, а я еще раз вас прошу не посвящать в это дело моего супруга, – поднимаясь, настоятельно попросила Любовь Георгиевна.
– Значит, версия с карточными шулерами провалилась, – с сожалением проговорил старший инспектор Ребров, прохаживаясь по кабинету друга.
– Да, Паш, увы. Придется тебе снова засучить рукава и приниматься за дело, – развел руками Владимир Александрович. – Что у нас осталось из рабочих версий?
– Не так много, Володя. Первая и очевидная, ограбление было заказное. Навел кто-то из знакомых Пичугиных.
– Да, выглядит наиболее реалистично. А что еще?
– Ну, просто ограбил кто-то из знакомых. Месть, жадность, желание заработать. Главное отличие от первой версии, грабитель не связан с криминальной средой.
– Но ведь, по словам экспертов, грабителей было как минимум двое, – заметил Владимир Александрович.
– Помогал кум, сват, брат, да мало ли. Найти бы машину, вот было бы дело.
– А что со знакомыми Пичугиных, список составили, наметки какие-то есть?
– О! Знакомых у них не перечесть. За пять лет не управимся. Есть среди них и иностранцы. Что касается конфликтов, ссор и прочего, тут сложнее. Семейство интеллигентное, плохо ни про кого не говорят, боятся обидеть, никого не подозревают, и все в том же роде, – махнул разочарованно рукой Павел Артемьевич.
– Ну, не знаю. Любовь Георгиевна Пичугина не произвела на меня впечатления очень уж чувствительной особы. Я вообще считаю ее весьма прагматичной дамочкой. Может, мне с ней поговорить? Со мной она притворяться не станет. Жаль, я ее только что отпустил. Ведь была у меня.
– Ладно, хватит плакаться, пойду разыскивать машину. Появилась у меня парочка мыслишек. – И старший инспектор Уголовного розыска Ребров покинул кабинет.
Михаил Андреевич Пичугин легко взбежал по ступеням на шестой этаж. Лифт, как всегда, не работал, но что такое в его возрасте шесть этажей? Михаил Андреевич был спортивным молодым человеком.
Тихонько насвистывая под нос, он достал из кармана ключи от мастерской, когда от стены в углу отделилась тень.
– Что? – испуганно воскликнул Михаил Андреевич. – А, это ты. Что надо? Какие-то проблемы? – уже равнодушно спросил Пичугин, распахивая дверь мастерской.
– Да нет. Просто был неподалеку, решил зайти, – конфузливо пояснил Виктор.
– Ну, заходи, раз пришел. А чего не позвонил сперва?
– Двушки не было, да и вообще. Зашел наудачу.
– Ну, проходи. Кофе будешь? У меня сейчас сеанс. Так что извини. Когда придет натурщица, я тебя попрошу, – скидывая куртку, объяснил Пичугин.
Виктор ревниво сверкнул глазами.
– Садись. У меня финский крекер есть, угощайся, – доставая из шкафчика пачку печенья, предложил Пичугин.
Но Виктор только сморщил нос. Этими подачками его было уже не удивить. Он взял предложенную маленькую чашечку с кофе, пил молча, маленькими глотками, ругая себя за слабость и глупость. Зачем приперся? На что рассчитывал?
– Ну, как поживаешь, что с учебой? – посмаковав кофе, спросил Пичугин.
– Нормально, тяну.
– Какой курс?
– Четвертый.
– О распределении уже думал?
Разговор получался совсем странный. Как у дяди с племянником. Причем у троюродного дяди с троюродным племянником.
– Я вообще-то по поводу ограбления. Толик говорил… – пропустив мимо уха вопрос, заговорил Виктор.
– Извини, – торопливо перебил его Пичугин.
В дверь звонили, и художник чуть не бегом кинулся открывать.
Виктор презрительно скривился.
Девчушка, стоявшая на пороге, была хороша. Пичугин, как всякая бездарность, любил работать с красивыми моделями. Пышные белокурые волосы, глазищи на пол-лица. Точеные ножки в модных сапогах. И смущенный, счастливый взгляд. Наверняка уже втюрилась. Дура размалеванная.
Сочувствия к юному созданию Виктор не испытывал, только презрение. Он был невысокого мнения о женщинах вообще и о молодых дурочках в частности. У всех у них в голове были только романтичные объяснения, поцелуи, ЗАГС, занавеска на голову, крики «Горько!», «Волга» с карапузом на капоте, и вот оно семейное болото с борщами, крошечной зарплатой и пеленками.
Извольте радоваться. Курицы.
– Прошу, Раечка, знакомьтесь, Виктор.
– Здравствуйте. – По тому, с каким равнодушием Раечка окинула взглядом его неотразимую внешность, облаченную в модный костюм, Виктор еще раз убедился, что Раечка втюрилась в Пичугина. Причем по уши.
– Мы с Виктором тоже иногда сотрудничаем, многие мои картины написаны с него. Виктор учится в Академии художеств, на искусствоведческом, а Раечка – будущий учитель русского языка и литературы, – суетился вокруг девушки Пичугин, наливая Раечке кофе. – А кстати, Виктор, ты, кажется, тоже сперва учился в педагогическом?
– Да.
– Ой, а на каком факультете? – тут же оживилась Раечка, очевидно, разглядев в Викторе родственную душу.
– Не помню, – буркнул Виктор, но, поймав взгляд Пичугина, все же ответил: – Кажется, на физическом.
– Да? У меня там подружка учится. А почему вы ушли?
– Разочаровался. Не мое призвание, – с ноткой ерничества пояснил Виктор. – Пожалуй, мне пора, у вас сеанс, а я отвлекаю.
