Виктор бегом сбежал по ступеням. Куртка распахнута, в холщовой сумке на боку лежала заветная пластинка.
Виктор был красив. Очень красив. Это замечали все. Девчонки в родной Астрахани за ним толпами ходили, училки его обожали, парни завидовали, связываться, правда, боялись. Виктор был высоким, под метр девяносто, крепким и занимался спортом. Мог хорошенько врезать.
Приехав в Ленинград, на учебу, он сразу же подал документы в театральный и провалился. Оказалось, смазливая внешность – не главный критерий при приеме. Пришлось поступать в педагогический. Конкурс там был маленький, парней не хватало, и его с радостью приняли. Девчонки визжали от восторга, но это было все. Ни успеха, ни славы.
Виктор приуныл, стал мрачен, потерял веру в себя. Да, он стал студентом ленинградского института, а что дальше? Отправиться по распределению учителем физики в какую-нибудь глухую деревню и там совсем зачахнуть?
Виктор был молод, но не глуп и очень амбициозен. Ему хотелось жить ярко, красиво, хотелось преуспеть, но средств для исполнения собственных мечтаний он не имел. И вот тогда-то в конце первого курса он познакомился на Невском проспекте с художником Анатолием Лактионовичем Ермольниковым.
Виктор, получив перевод из дома, зашел в пирожковую ресторана «Метрополь» на Садовой, перекусить бульоном со слоеными пирожками и жульеном. Стоял за столиком, не глядя по сторонам, жевал пирожок и думал о том, как накопить, наскрести на фирменные джинсы.
Напротив пристроился какой-то мужик с таким же набором блюд и буквально уставился на Виктора. Сперва он и не обратил внимания, но через пару минут такое пристальное внимание стало Виктора раздражать.
Он сердито взглянул в глаза нахалу, обычно это действовало, но мужик и не подумал отвернуться. Наоборот, приветливо кивнул и улыбнулся.
– Прошу прощения, молодой человек, за свое вызывающее поведение, – проговорил он с присущей ленинградцам витиеватой вежливостью. – Но я, как художник, просто не смог проигнорировать вашу редкую природную красоту. Поверьте мне, как специалисту, вы обладаете выдающейся внешностью. – Комплимент прозвучал весомо, это были не девчачьи сиропные вздохи. И Виктор зарделся от удовольствия. – Скажите, молодой человек, вы, очевидно, студент?
– Да.
– На дневном учитесь или на вечернем?
– На дневном. – Тема учебы Виктору была не очень приятна, не хотелось признаваться, что он учится в непрестижном педагогическом.
Но художник допытываться, где именно учится Виктор, не стал.
– И вам, как всякому студенту, наверняка вечно не хватает денег. Молодость так жадна, так тороплива, вокруг столько соблазнов, – с мягкой улыбкой размышлял новый знакомец.
Виктор неопределенно кивнул.
– А не согласились бы вы немного мне попозировать, разумеется, за вознаграждение. Я сейчас работаю над одним полотном, мне нужен вот такой яркий типаж, человек будущего. Идеальный образец человечества. Работа очень несложная – постоять в одной позе пару часиков. Семь-десять таких сеансов, думаю, вас не обременят? Возможно, вам будет любопытно взглянуть на мастерскую художника, иногда ко мне заглядывают приятели, познакомитесь, заведете полезные связи. Что скажете?
Виктор согласился. Хоть гонорар, предложенный художником, был и невелик, ну, так и работа – не бей лежачего.
А в мастерской Виктору понравилось. Высокие под потолок наклонные окна, запах красок, растворителей, прислоненные к стенам картины, наброски, сброшенные на диван ткани, гардины, подушки, еще какой-то антураж. Гипсовые слепки, странная разномастная мебель, покосившийся шкаф со всякой всячиной. И музыка. Ермольников всегда работал под музыку. А еще к нему заглядывали всякие интересные личности. Кто-то поболтать, кто-то занять денег, кто-то предложить халтуру, пригласить на выставку, подкинуть билеты в театр, попросить об услуге. Пару раз приносили какие-то заграничные шмотки на продажу.
Художник, правда, никогда ничего не покупал, ссылался на отсутствие денег. А вот Виктор в последний день работы купил себе модную водолазку и был дико счастлив. Конечно, это еще не джинсы. Но тоже кое-что.
Потом Ермольников написал с него еще несколько полотен, одно даже на античную тему, какого-то мифологического героя. А потом один знакомый Ермольникова предложил Виктору халтуру, он четыре дня позировал для какого-то полотна, изображавшего молодых трактористов. Потом он позировал для балетной студии, для настенного панно в клубе Балтийского завода.
В общем, предложений у Виктора было достаточно. Но главным другом и наставником для Виктора оставался Анатолий Лактионович. Именно он, узнав, как недоволен Виктор своим институтом, помог ему перевестись на учебу в Академию художеств на искусствоведческий факультет.
Виктор до сих пор мало интересовался искусством, но благодаря Ермольникову стал понемногу разбираться, а главное, понял, что в этом мире живется куда интереснее и ярче, да и перспектив побольше.
Во всяком случае, не придется после окончания вуза учить каких-то бездарей в сельской школе. Толик, как теперь по-дружески называл Виктор своего старшего товарища, обещал помочь и с распределением.
Жизнь Виктора стала насыщенной, интересной, жить в общежитии с будущими художниками и скульпторами тоже было интересно, жаркие споры о сути искусства, о природе вдохновения, о новой выставке в Эрмитаже или Русском музее. О творчестве мастеров былого с низвержением авторитетов. С критикой таких титанов Возрождения, как Леонардо и Рафаэль, сигаретой в зубах и стаканом дешевого портвейна в руке. А надоест вести интеллектуальные беседы, можно потанцевать с хорошенькими девушками.
Некоторые из них были весьма раскованны, современны и податливы, а Виктор хорош собой. Но эта сторона отношений быстро ему приелась.
Пот, стоны, искаженные наслаждением лица. Физиология. А чувств ни к одной из своих подружек Виктор не испытывал.
Ермольников познакомил Виктора с древнегреческой и библейской мифологией. Древние греки заворожили его яркостью чувств и образов, неистовством страстей, всегда на грани, всегда на полную катушку, всегда на разрыв. Но была в них и утонченность, изысканность и высота чувств и переживаний. Безудержная отвага, жертвенность, все было так свежо, так ясно, что Виктор, читая про древних греков, ощущал соленые брызги на лице, жар южного солнца, видел над собой не серое пасмурное небо закованного в гранит города, а беломраморные дворцы и храмы, слепяще-синие небеса, слышал шелест олив и кипарисов.
Очень его захватили древние греки, а Толик своим красноречием, своими комментариями лишь разжигал его интерес. Знал он много, а рассказывать умел красочно и живо. Сражения, пиры, гетеры, юные виночерпии. Не все стороны жизни были Виктору до конца понятны, но Толик со свойственным ему тактом и мягкостью все растолковал, объяснил и даже помимо мифов дал почитать сочинения самих древних греков и романы более поздних авторов о жизни Древней Эллады.
