– Что? Сомов? Нет, никогда не слыхал. Определенно нет. И имени, кажется, тоже, – качал головой художник. – Но скажите мне, умоляю, вы его поймаете? Он будет схвачен? Или же нам до конца дней своих стоит вздрагивать от каждого скрипа половиц? – полным страдания голосом спросил Пичугин.
– Мы делаем все, что можем. Но у нас нет даже точного портрета преступника, – с сожалением признался Поликарп Петрович.
– У меня есть, – неожиданно вновь встряла в разговор Леля. – Он мне фотокарточку подарил на память. Мы по Невскому шли, а там фотоателье, вот я и предложила сделать снимок. Он сперва отказывался, но я настояла.
От этого простодушного заявления все замерли с открытыми ртами.
– Вам его принести? – шмыгнув носиком, спросила Леля.
– Всенепременно, – деревянным голосом проговорил Поликарп Петрович.
Девица действительно была способна довести до удара любого. Даже опытного сотрудника УГРО, а не только родного папашу.
– Вот, пожалуйста, – протягивая ему снимок, вежливо проговорила Леля.
– Елки зеленые! – воскликнул Поликарп Петрович. – Да это же Гриша – Семь жен! Ян Карлович, взгляните!
С карточки на сыщиков смотрел импозантный брюнет, с нахальными глазами и элегантной заколкой на галстуке.
– Кто это? – оживился Николай Михайлович.
– Брачный аферист Григорий Михайлович Ступочкин. Он же Гриша – Семь жен, – радостно пояснил Поликарп Петрович. – Ай да Гриша. Прокололся с фотокарточкой! Непонятно только, что его на убийство толкнуло? Он вообще-то парень «приличный», по мокрому не работает, да и незачем ему. Такой, как Гриша, конфетами да букетами любую до ЗАГСа доведет, а там тихо, по-семейному соберет золотишко, деньги, шубки, шляпки и прощай, любимая.
– Думаю, на преступление его толкнул жирный куш. Не иначе, – пригладил бородку Ян Карлович. – Видно, услыхал где-то про спрятанный старым Пичугиным клад и золотые слитки, вот и не устоял.
– Ну, что ж, благодарю за помощь, думаю, теперь мы преступника поймаем без всяких затруднений, – пообещал на прощание Поликарп Петрович. – А вам, барышня, впредь советую быть разборчивее в знакомствах.
Но поймать Гришу не удалось. Его нашли мертвым среди складских амбаров, возле железнодорожных путей.
Глава 7
17 июня 1943 года, Ленинград
– Простите, – раздался откуда-то сбоку голос, – вы Леля? Леля Пичугина?
– Да, – сидящая, ссутулившись, возле стены женщина встрепенулась. – Простите, здесь темно, я не могу вас разглядеть. – Ее осунувшееся скорбное лицо оживилось.
– Сейчас, я пересяду к вам. Вы позволите? – Справа от нее поднялся на ноги худой мужчина в летнем пальто. Впрочем, все сейчас были худые.
Всматриваясь в морщинистое носатое лицо, Леля пыталась вспомнить, откуда знает этого пожилого человека. На вид ему было лет пятьдесят, а может, это голод и горе состарили его раньше времени. Что-то неуловимо знакомое мерещилось ей в резких чертах, но вспомнить, откуда они знакомы, никак не удавалось.
– Здравствуйте, Леля. Ольга Николаевна. Не узнаете меня? – со слабой улыбкой спросил незнакомец. – А ведь я когда-то ухаживал за вами. Вы были молоды и восхитительно прекрасны, а я страстно влюблен, – проговорил незнакомец, пытливо вглядываясь в Лелино лицо, словно отыскивая в нем образ юной двадцатилетней девушки.
– Лева? Лева Людиновсков? – недоверчиво проговорила Ольга Николаевна.
– Тише, – приложил палец к губам мужчина. – Уже не Людиновсков и даже не Лева, – подсаживаясь поближе, проговорил он тихо. – Помните, тогда, в двадцать пятом году, вскоре после нашего расставания, моего отца арестовали?
– Да-да, конечно, потом вы куда-то исчезли.
– Мы с мамой переехали к деду, она подала на развод, отца вскоре расстреляли, а дед переписал нас на свою фамилию, а мне даже помог поменять имя. Теперь я Леонид Игоревич, – тихонько сообщил Лева. – Лелечка, а как вы, замужем, дети?
– Да, – улыбнулась печально Леля, ласково глядя на друга юности, так неожиданно повстречавшегося ей здесь, в бомбоубежище, после стольких лет разлуки и забвения. – Замужем, муж инженер, сейчас на фронте, сын еще школьник, дочь поступила в медицинский перед войной, сейчас работает в госпитале медсестрой. А как вы?
– О, я тоже женат. У меня два сына, старший на фронте, совсем мальчишкой ушел, жив, слава богу. Жена умерла в феврале. Голод, – тяжело вздыхая, поведал Лева. – Младший, Боря, выжил. Лелечка, я так рад, что повстречал вас. Я, знаете ли, очень плох в последнее время. Не знаю, сколько мне осталось дней, недель, а я очень хочу повиниться перед вами, я очень виноват, – проговорил он страстным тихим шепотом.
– Ты, но в чем же? – снисходительно улыбнулась Леля, на которую нахлынули воспоминания далекой юности.
– Сейчас я тебе все расскажу, а ты обещай выслушать меня до конца, – горячо попросил Лева. – Ты помнишь события двадцать пятого года? Вас тогда ограбили, украли какую-то ерунду?
– Ну, разумеется, – сердито нахмурилась Леля. С тех пор прошло много лет, но ее самолюбие до сих пор болезненно реагировало, стоило ей вспомнить собственное легкомыслие, если не сказать, вопиющую глупость. – Только не понимаю, при чем здесь ты?
– Сейчас объясню, – накрыл своей холодной ладонью ее руку Лева. – Тот человек, которого обвинили в ограблении, был вовсе ни при чем.
– Откуда ты знаешь? – оживилась Леля.
– Я знаю это, потому что обокрасть вас пытался мой дедушка. Постой, не перебивай меня, я сам все расскажу, по порядку, – поднял Лева примирительно руку. – Это запутанная история и очень для меня неприятная, Лелечка, будь снисходительна.
Леля нахохлилась, поджав губы, но перебивать не стала.
– Лелечка, я всегда мечтал жениться на тебе, потому что был страстно влюблен, ты была так обворожительна, так прелестно сложена, а твои милые капризы? Я был без ума, – восхищенно всплескивал руками Лева, и Леля чувствовала, как румянец появляется на ее исхудавших щеках. – Но был еще один человек, который желал этого не меньше.
– Вот это странно. Помнится, твой отец категорически меня не одобрял, – не удержалась от колкого замечания Леля.
– Отец, да. Но вот мой дед по матери жаждал этого всей душой.
– Ему-то какое было дело? – удивленно воскликнула Леля. – Мы и знакомы-то не были.
– Потому, что ты Пичугина.
– Он что, был художником и хотел породниться с известной фамилией? – никак не могла сообразить Леля.
– Нет. Все было гораздо сложнее. Дедушка Сеня, в честь него я назвал старшего сына, всегда был человеком сложным. Он очень много сделал для нас с мамой, когда папу арестовали, но в раннем детстве я его почти не знал. Еще в молодые годы он увлекся революционной борьбой. Дедушка был типографским служащим, заведовал каким-то отделом, имел карьерные виды, у него тогда уже были жена и дочь, но его это не остановило. Он вдруг совершенно неожиданно для всех подался в революционеры, – горячо шептал на ухо Леле друг молодости. – Его несколько раз арестовывали, он даже в тюрьме сидел, в ссылку его отправляли. Семье, конечно, приходилось несладко. Зато, когда грянула революция, вот тут дедушка оказался на коне. К счастью, перед самой революцией он расстался с эсерами и переметнулся к большевикам. Так вот. В восемнадцатом году он, уже весьма немолодой человек, руководил группой революционных солдат и матросов, занимавшихся экспроприацией золота у враждебных, так сказать, элементов. – Леля слушала, не шелохнувшись. – Однажды дедушка Сеня оказался в особняке вашего деда на Гороховой. Он с детства слышал рассказы о вашем семействе и, простите, не всегда лестные, но сам никогда не встречался ни с вашим дедом, ни с отцом. И вот, попав в особняк, он лично убедился, как богато и роскошно жило ваше семейство до революции. Они с товарищами реквизировали все золото и драгоценности, какие отыскали в доме, но дедушка на этом не успокоился. Он жаждал не разорить ваше семейство, а принести богатство и успех своему.
