– Все в нашем сознании, а, сынок? Ха-ха-ха-ха. – И улетела.
Вскоре слева показалась улочка, усаженная тенистыми деревьями; Эдгар пошел под ними, радуясь прохладе, и увидел нечто вроде арки, свитой, судя по всему, из бумажных листьев и цветов, и надпись ЭДЕМ из электрических лампочек, которые, как ни странно – ведь был яркий летний полдень, – слабо вспыхивали и гасли, как на рекламе шин или жвачки. Некоторые лампочки, однако, не работали. Он вошел в арку и увидел человечка, бодро вылезавшего из большой грязной лужи. Дорога впереди была усеяна такими лужами, словно недавно прошел сильный ливень, хотя на эспланаде, которую Эдгар только что покинул, никаких признаков дождя не наблюдалось. Человечек, с ног до головы в грязи, заговорил радостно и дружелюбно, вытряхивая грязь из ушей и вываливая из потрепанного цилиндра, который он затем небрежно водрузил обратно на голову, не только грязь, но и радостно квакавших лягушек.
– Все в нашем сознании, – сказал человечек. – Радость во мне значит радость вовне, и не спрашивай меня, – он весело рассмеялся, – что такое вня.
– Эдем, – сказал Эдгар. – Эдем ведь значит рай?
– Все в нашем сознании, – твердил человечек. По дороге к Эдгару он вдруг поскользнулся и опустился в следующую грязевую ванну, откуда выбрался в таком же, если не более радостном расположении духа. – Тебе понравится, если будешь сохранять бодрость. И вход бесплатный. Тебе не придется платить мне ни пенни, ни хиддекеля (или тигра, если ты предпочитаешь называть его так), ни евфрата, ни фисона, ни гихона
[30]
. Просто залезаешь – и все, запомни, все, хи-хи-хи, внутри нас.
Эдгар поблагодарил его и пошел дальше, слыша, как человечек падает в очередную яму и радостно хихикает, но уже не видя этого, поскольку оставил его позади.
Эдгар никогда в жизни не видел такого безотрадного места. Солнце спряталось; небо затянуло тучами, и в воздухе висел отвратительный запах клееварной фабрики. Он увидел дома, черные от копоти, а из труб больших черных зданий валил черный дым, от которого он закашлялся. Через улицу был протянут транспарант, гласивший: ЭДЕМ – ЗНАЧИТ НАСЛАЖДЕНИЕ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ОБ ЭТОМ! Кругом с раздраженным жужжанием носились мухи, и Эдгар сказал самому себе: «Внутри это все или нет, я буду рад, если кто-нибудь скажет мне, как попасть назад в школу, а потом – домой, к чаю». Тут появилась очень странного вида дама на белой лошади, старомодно одетая, в огромной шляпе с муслиновой вуалью (от мух, подумал Эдгар), с хлыстом в руке. Она щелкала им над маленьким индусом, на котором почти ничего не было, кроме тюрбана. Он бежал перед ней и постоянно причитал:
– Ох, перестаньте, мисс сагиб, о Господи, это так неприятно, правда, честное слово, ох, мисс сагиб, перестаньте, пожалуйста! – хотя ему вовсе не было больно: хлыст не доставал до него. Но дама продолжала выкрикивать:
– Джильди
[31]
, сюда-а, я спущу с тебя шкуру, клянусь святым Гарри
[32]
, я тебя запорю до полусмерти. – И она опять поднимала свой хлыст, свистевший в воздухе.
Индус в тюрбане, заметив Эдгара, спрятался за его спиной и запричитал:
– Она становится очень злая, о Господи, да, но вы мне мать и отец, сагиб, и вы охраните меня от ее гнева, честное слово, ох.
Дама спросила:
– Кто ты, мальчик? И что ты здесь делаешь?
– Я ищу дорогу домой, к чаю.
– Чай, – задумчиво промолвила она, – чай. Никогда не пью его сама: вредно для печени, решительно предпочитаю виски пани, чота пэг
[33]
, понимаешь? Если тебе действительно по вкусу чай, а кое-кому он по вкусу – ты понимаешь? – тебе нужно идти на юг, да, на юг.
– Воистину так, мисс сагиб, – сказал индус из-за спины Эдгара. – На юг очень хороший чай.
– Что ж, он должен знать в этом толк, – заметила дама. – Родился здесь и пьет его сам. Но почему я выбивала из него пыль? Что-то не могу припомнить. Но должна же быть причина, ты понимаешь?
– Хорошая разминка для вас, мисс сагиб, ха-ха. И для меня, о Боже милостивый, и для меня.
– Посмотри туда, наверх, – сказала дама, показывая хлыстом. – На тот дом с двумя входами на холме. Ужас просто – подходит только для пар, у которых нет другого выхода, а? – Она расхохоталась во все горло.
Индус присоединился к ней, приговаривая:
– Ох, как забавно, мисс сагиб, вы такая забавная госпожа, о Господи. Ха-ха-ха.
– Как бы то ни было, – сказала дама, – поднимись туда, мальчик, и спроси. А теперь, – сказала она индусу, – ты, паршивокожий. Я сдеру с тебя шкуру и выдублю ее, ты понимаешь?
– Ага, вы такая забавная, мисс сагиб. – И тут же: – Ой-ой, вы это не сделать, о Господи, пожалуйста, не надо! – И он помчался вперед, хотя хлыст по-прежнему не доставал до него.
Эдгар последовал совету дамы и взобрался на небольшой холм, на вершине которого стоял дом с двумя входами, так что возникал вопрос, в какую дверь стучать. Эдгар выбрал первую, к которой его привела извилистая тропинка, бежавшая вверх по холму. Ее тут же открыла, к его ужасу, огромная змея (дверную ручку она, видимо, повернула хвостом).
– Шшшто нужжжно? – прошипела она.
На ней был старомодный чепец. Эдгар с дрожью подумал, не мать ли это Зверя Рыкающего или, может быть, сам Зверь Рыкающий.
– Шшшто тебе? – прошипела змея опять. – Мальчик, ты теряешшшшшь время. Ты разззззве впервые видишшшшь ззззмею?
– Извините, сударыня, – пролепетал Эдгар, – мне сказали, что здесь мне скажут, как вернуться в школу, а оттуда домой, к чаю, мне так сказали.
– Сказали, скажут, – сварливо повторила змея. – Мальчик, я ничего не знаю о школах. Я никогда не ходила в школу. Мне это было не нужно. Я и так знала всё, когда родилась. А сейчас знаю больше, чем всё, ведь я старше, чем была тогда.
– Разве можно знать больше, чем всё, сударыня? – спросил Эдгар храбро, но вежливо.
– Ведь можно знать меньше, чем ничего, – сказала, нахмурившись, змея. – А ты, насколько я себе представляю, знаешь меньше, чем ничего о… дай-ка подумать… вот, о господине, который живет по соседству.
– Вы правы, сударыня, – ответил Эдгар, – если «меньше, чем ничего» значит то же самое, что «ничего».
– Нет, это вовсе не то же ссссамое, – злобно прошипела змея. – И если ты когда-нибудь ходил в школу (а почему ты сейчас не в школе – могла бы я спросить, но не стану), то должен бы знать, что минус один меньше, чем ноль, а ноль – это и есть ничего. И раз уж мы заговорили о числах, назови мне самое большое число. Это будет почти то же, что всё.
