– Нет-нет-нет.
Эхо село прямо на конторку. Человечек выбросил вперед руку, сжал ее в кулак и воскликнул:
– Готово. Попалась, голубка моя.
И закрыл неуловимое созданье в ящике.
– Что ж, – проворчал он, – придется впустить тебя без паспорта.
– Спасибо, – сказал Эдгар. – А как мне попасть домой к чаю?
Мистеры Эк Кер Ман и Эк Хар Т ответили хором:
– Про чай ничего не знаем. Мы пьем какао.
Попугай всё орал на Эдгара.
– Кого ты ждешь, мальчик? – спросил человечек за конторкой. – Свой долг перед тобой мы выполнили, этого никто не посмеет отрицать, так что иди своей дорогой.
– Спой ему свою попутную песню, – сказал один из мистеров Эков.
– Ладно, – проворчал человечек и угрюмо запел под вопли попугая:
Сэр Артур Стэнли Эддингтон
(1882-1944), получил образование в Оуэне Колледж, Манчестер,
И в Тринити Колледж, Кембридж,
И был профессором астрономии в Кембридже,
И был выдающимся астрономом,
Известным своими исследованиями
Галактики и внутреннего
Строения звёзд,
А также своим вкладом
В теорию относительности
И популяризацию Современной физической теории.
Поскольку Эдгару показалось, что песня на этом кончается, он сказал:
– Большое спасибо. Мне было очень приятно.
– Приятно? – спросил мистер Эк. – Всего лишь приятно? Да Гала Катики была одной из первых красавиц в мире.
Тут все, включая попугая, повернулись к Эдгару спиной, и он вышел из конторы на пронизывающий морской ветер.
– Строение звёёёёёёзд, – кричали чайки.
Глава 2
ЭДЕМ
Эдгар пошел к суше. Пристань вела к длинной улице, тянувшейся налево и направо. Вдоль нее теснились хорошенькие домики, выкрашенные в очень яркие цвета – красный, оранжевый, желтый и даже фиолетовый. У дверей во двориках грелись на солнышке хозяева. Они приветливо махали Эдгару, который стоял спиной к морю и раздумывал, куда ему свернуть. В основном они были очень маленькие, а возле одного человечка стояли два пса во много раз крупнее, чем он сам. Одного из них он пошлепывал слабенькой ручкой, приговаривая «Ах ты, негодник», но было ясно, что огромный зверь даже не замечал ударов. Подняв голову, Эдгар увидел указатель, гласивший: «В Эдем». Указателей с другими надписями не было, и Эдгар решил пойти в Эдем. Как только он повернул с этой целью направо, его окликнула старушка, которая сидела в своем садике на стуле и обмахивалась газетой:
– В Эдем собираешься, молодой человек?
– Не скажете ли, как туда попасть? – спросил Эдгар.
– Да кто ж его знает, – ответила она. – Тут дело, видишь ли, в энтропии Вселенной. Но если поторопишься, будешь там до темноты.
Эдгар поблагодарил ее и тронулся в путь. Поскольку вид моря справа был довольно однообразным, он пересек дорогу и постепенно дошел до лавочек, где продавались консервированные гавестоны, курчавые игрушечные ягнята, клубничные изабеллы
[28]
и другие интересные вещи. Потом он подошел к булочной, где толстая старуха плакала от боли, потому что, как она кричала на весь белый свет (хотя ее слушал не весь белый свет, а только крайне тощий и непрерывно жующий мужчина с козлиной бородкой), она обожгла руку, когда сажала хлебы в печь. Мужчина сказал ей:
– Это невозможно, так? Нет такой вещи, как боль. Это все в воображении, так?
– Но мне так больно, мистер Квимби
[29]
, поглядите, какая она стала красная! Ох, как больно!
Эдгар стоял и слушал, увлеченный их разговором, а они совершенно не замечали его.
– Послушайте, мэм, – сказал мистер Квимби. – В мире есть две вещи, так? Одна – материя – как этот хлеб, или эта кошка у печки, или та шляпа, которая была на мне, когда я вошел, так? Это материя. И свиньи, и пыль, и газеты, и ручки, и ножи, и прыщи, и нарывы, и волдыри, и ожоги на руке. Материя, так, так? А другая вещь – сознание, то есть то, что я сейчас думаю и что думаете вы, да? Так вот, материи на самом деле не существует, вы это знали? Что ж, теперь вы знаете это, мэм. Когда я вижу свинью или перочинный нож, это только мои мысли. Это то, что я думаю, так? Снаружи нет ничего похожего ни на эту кошку, ни на эту печку, у которой она сидит, все это внутри, здесь, здесь, здесь, у меня в сознании. Так, так?
– Вы хотите сказать, что и эта боль внутри, – заплакала пекарша, – что эта обожженная рука у меня в сознании?
– И она тоже, мэм, – ответил мистер Квимби. – Вы думаете, что она больная, красная и опухшая. Все, что вам теперь нужно, – это подумать, что она не больная, не красная и не опухшая. Так? Приступайте, мэм. – Он посмотрел на большие часы в форме луковицы, которые вынул из жилетного кармана, и сказал: – Ну же, начинайте.
– Но это ведь чепуха, – не выдержал Эдгар. – Ведь если бы болел зуб, его пришлось бы выдернуть, правда? Это был бы больной зуб, даже если бы вы говорили, что это только в сознании. Так?
К его изумлению, пекарша, у которой рука действительно была страшно красная и болела, выкрикнула:
– Дух – бессмертная истина, а материя – смертельное заблуждение. Дух непреходящ, а материя тленна.
– Совершенно верно, мэм, – сказал мистер Квимби. – Вы, несомненно, быстро учитесь.
– Учусь? – вскричала она в негодовании. – Что значит – учусь? Я буду учить, а учиться – вы. И вы будете учиться быстро. Приступим. – Она схватила со стола длинный хлебный нож и сделала выпад. – Так?
– О! – кричал мистер Квимби, бегая вокруг стола от грозящего ему ножа. – Вы попали мне в локоть, мэм, о-о-о, вы разодрали на спине мою куртку, о, мэм, это была центральная артерия!
– Все в нашем сознании! – кричала она в ответ.
Эдгар поспешил скрыться, потому что ему не нравился ни большой хлебный нож, ни блеск в глазах пекарши. Под крики мистера Квимби и вопли «Все в сознании, так, так?» он шагал все дальше и дальше и вскоре почувствовал сильную жажду. Солнце припекало, а он не пил с обеда. К нему подлетела чайка и, повиснув перед глазами, проскрипела:
