– С двумя последними он немножко напутал, – сказал другой. – Ты не бойся. Спой нам песню, малец, чтоб мы дружно гребли.
И Эдгар запел песню, которой не знал, но знал, что будет знать, когда начнет. В ней пелось:
Корабль о рифы опять разбит,
И в трюме воды по грудь,
И боцман разорваться велит,
Качаешь, латаешь, и всё болит,
И ждешь, когда петух прокричит,
Придется ль на утро взглянуть?
К его (но, быть может, не такому уж большому) удивлению, матросы затянули припев:
Хей-хо, наш боцман в ящик сыграл,
Не убрал с утра свою койку.
Эдгар обнаружил, что знает и второй куплет:
Шторм рвет и ревет, нагоняет жуть,
И ром из фляги пролит.
Воняет сыр – ни чихнуть, ни вздохнуть,
И от солонины нельзя икнуть,
И глаз от злобных блох не сомкнуть,
И винт опять барахлит.
И гребцы подхватили припев:
Хей-хо, помощник погиб на посту
И вкрутую с яйцами сварен.
Эдгар с удивлением (хотя он уже не мог ничему удивляться) увидел, что его везли к чистенькой деревянной пристани, на которой подпрыгивали два человечка в синей форме как бы в ярости от вида подплывающей лодки.
– Что они кричат? – спросил Эдгар.
Оба гребца состроили мины, говорившие: да они всегда так. Тот, что был не Боб Эклс, сказал:
– Сейчас их обеденный час, а они, понимаешь, не любят, когда им мешают в обед.
– За обедом, — поправил другой, – или, может быть, во время обеда; так было бы уместнее с точки зрения экклесиологической учитываемости.
– А по-моему, для экклесиологического сонета, – сказал другой, и Рода Флеминг начала декламировать «Я брел заброшенной тропой…».
– Мой крест, – сказал ее владелец с печалью, опустив голову, чем прибавил себе три подбородка. – Это она Вордсворта
[18]
вспомнила, – объяснил он Эдгару. – Она видела его однажды, когда я купался в озере Виндермир, если ты представляешь, где это. Глупый такой старичок, в цилиндре.
– А почему, – спросил Эдгар, когда шлюпка коснулась носом ступенек пристани, – они не пойдут обедать, вместо того чтобы прыгать как ненормальные?
Гребцы пожали плечами.
– Знаешь, – сказал не Боб Эклс, – почему я не говорю тебе, как меня зовут? Меня зовут Николас, если ты испытываешь хотя бы слабое подобие какого бы то ни было интереса. Есть такие, что меня дразнят Ни-кола-с-ни-двора-с, но я на это чихал сквозь шнобель.
– Сквозь что? – спросил Эдгар.
– Сквозь шнобель, – ответил Боб Эклс, – или гунделку, или сопелку, или храпелку. Именно так.
Тут человечки в синем стали прыгать по самому краю пристани и вопить:
– Сгорели блины, и это всё вы!
На что Николас завопил:
– Всё вы врете про блины, сегодня ведь среда.
Как ни странно (а может, и не странно), это их порядочно успокоило, и один сказал Эдгару:
– Что ж, забирайся к нам.
И они очень любезно помогли Эдгару подняться по ступенькам, причем один приговаривал:
– Ты можешь очень даже грохнуться, тут так скользко от ила и чешуи.
– Не забудь сказать им, куда тебе надо, – напомнил Николас.
– Но я хочу туда, откуда приплыл, – ответил Эдгар, начинавший волноваться. – Я хочу к концу урока быть в школе, а оттуда – домой, пить чай.
– Чай, – сказал один из человечков в синем и покачал головой. – Тебе придется зайти далеко в глубь страны. До самой Экспозиции, если правду говорить, и путь не короток. Но сейчас мы пойдем в контору.
И Эдгар увидал шагах в ста от пристани маленький домик, откуда слышались чьи-то вопли. Матросы погребли к кораблю, который сделал уже немало морских миль без них, и опять затянули:
Хей-хо, и шкипер дождался костра,
И с утра пружинами связан.
– Ну, – сказал человечек в синем, – что ж, поглядим на тебя.
Эдгар поглядел на них. Их тонкие волосы трепетали на ветру, носы горели. Оба были не выше трех футов, но такие пузатые, что куртки им приходилось завязывать на веревочку, иначе не сходилось.
– Ну-с, – проговорил один, – ты являешь собой прекрасный образец раскаянья, и я буду благодарен, если ты усвоишь, что меня зовут мистер Эк Кер Ман
[19]
, а его – мистер Эк Хар Т
[20]
.
– Вы… сиамцы? – вежливо спросил Эдгар.
– Нет, – отрезал мистер Эк Хар Т, – мы – близнецы.
– Не понимаю, – сказал Эдгар. – Ведь вас зовут по-разному. Будь вы братьями, вас бы звали одинаково.
Оба захохотали.
– Ох, – проговорил мистер Эк Кер Ман, – немного ты, видать, смыслишь, это уж как пить дать! Братьев всегда зовут по-разному, иначе их не отличишь друг от друга. Представь, что Каина и Авеля звали бы одинаково! Все бы запутались.
И оба захихикали. Наконец мистер Эк Хар Т произнес:
– Не такой доли желал нам наш отец! Я однажды совершил благое дело. Я ходил и предостерегал людей о чудовищах, но ни один не внял.
– А, – сказал Эдгар, – вроде Зверя Рыкающего и его матери?
– Да, порой, – ответил мистер Эк Хар Т с сомнением. – Но больше про Венеру, известную как богиня любви, не знаю уж, что это могло бы значить теперь или прежде.
– Ложь и обман, – сказал мистер Эк Кер Ман. – Я-то был превосходным собеседником, но это ушло – увы, увы, ушло.
Оба так опечалились, не обращая даже внимания на чайку, которая села на голову мистеру Эк Хар Ту и стала кричать «эклектика – электрика – эксцентрика», что Эдгар решил напомнить им о делах в конторе, откуда всё еще доносились вопли. Он сказал:
– Дело в том, что у меня нет денег.
– Деньги, деньги, деньги, – проворчал мистер Эк Хар Т. – Все только о них и думают.
Он посмотрел на свои наручные часы, из которых доносилось очень негромкое пение, и сказал:
– Ну-с, что до денег, час пробил. Не будем тянуть. В контору.
И они поспешили – Эдгар за ними, чайка сидела уже на голове у мистера Эк Кер Мана и кричала «Лиддел и Скотт, Лиддел и Скотт
[21]
». Но когда они дошли до конторы, она с крррриком улетела навстречу морскому ветру.
