– О Виллоуби, Виллоуби, эти цветы такие умные. Послушай, как они разговаривают.
Затем скучающий и самодовольный мужской голос ответил:
– Вздор, моя дорогая Летиция
[59]
. То, что они говорят, недостойно внимания. Ни одной самобытной мысли в целой тачке опавших лепестков.
– Помогите, помогите! – закричал Эдгар. – Я упал в канаву!
– А это, – сказал мужской голос, – уже просто глупая ложь. Цветы не падают в канавы. А если и падают, то не поднимают по этому поводу большого шума. Я сказал бы, что цветам весьма свойственно падать в канавы.
Черепаха промолвила:
– Больно умный.
А женщина сказала:
– О дорогой Виллоуби, ты так прав, так прав!
– Я не бываю не прав, моя дорогая Легация, – ответил мужчина, а Эдгар закричал:
– Помогите, помогите! В канаву свалился мальчик! Меня зовут Эдгар. Помогите! Пожалуйста, помогите!
– Ах, мальчик? – сказал мужской голос. – Не люблю мальчишек: они недостаточно почтительны. Не умеют вести себя с теми, кто стоит выше их. Пусть варится в своем собственном соку.
– О нет, Виллоуби, нет. Это было бы так жестоко!
– Ты думаешь? Очень хорошо. Тогда подзовем юного Кроссджея. – И он крикнул: – Кроссджей, мы тебя подзываем. – Затем он добавил: – Пожалуй, я не вполне удачно выразился, моя дорогая Летиция. Вариться в своем собственном соку – нет, вряд ли тут можно так сказать. Гнить в своей собственной канаве – вот это лучше, а, а?
Но Эдгар уже увидел над собой веселое мальчишеское лицо. Он предположил, что это и был Кроссджей.
– А, – улыбнулся Кроссджей (как предположил Эдгар), – ты с черепахой. Замечательно, замечательно. Сам обожаю черепах. Как тебя зовут, старина?
– Эдгар, – ответил Эдгар.
– Нет, я у черепахи спрашивал. Ой, смотри, она обиделась!
Черепаха и в самом деле начала уползать. Она сказала Эдгару:
– Не выношу фамильярности. Я этому парню в прапрабабки гожусь. Что ж, думаю, еще увидимся. Рада была помочь.
И поползла прочь.
– Хватай меня за руки, – сказал Кроссджей Эдгару. – Старик Дердлс держит меня за ноги.
И таким образом Эдгара вытянули из канавы. Он очень обрадовался, опять узрев белый свет и ощутив под ногами дорогу. Дердлс был стариком, лысым и, казалось, покрытым каменной пылью. Он обратился к Эдгару:
– Каждому по его вкусу, так я полагаю. Но раз уж ты хочешь лежать в земле, у меня есть несколько прекрасных свежевырытых могилок на церковном кладбище, и я почти задаром сделаю тебе чудесное надгробие. С ангелочками.
Дама, которую звали Летицией, была худа и высока, но мужчина по имени Виллоуби был еще выше и еще более худ, а на лице у него застыла вечная презрительная усмешка.
– Прежде всего, – надменно сказал он Эдгару, – я должен сообщить тебе, что меня следует называть сэром Виллоуби.
На голове у него был высокий серый цилиндр.
– Хотя я и крайне благодарен вам за помощь, – ответил Эдгар, – не думаю, что мне вновь представится возможность вас как-то называть: я должен спешить в Эдембург. В связи с этим позвольте мне еще раз выразить вам свою благодарность и удалиться.
– О, – сказала Летиция, – он говорит как джентльмен. Ты должен испытать на нем свое стихотворение, Виллоуби.
И Эдгару показалось, что она весьма гордится своим правом не называть его сэром Виллоуби. В том, что она не была ему женой, Эдгар не сомневался. Одежда на ней была очень бедная, вся в заплатах, а он был разряжен как франт. Сэр Виллоуби сказал скучающим тоном:
– Очень хорошо. Просвещать должны просвещенные, не так ли? А? Думаю, неплохо сказано, а, что?
Все это время Кроссджей очень тупым ножом чистил яблоко, которое извлек из кармана, и мягко, добродушно ворчал.
– Итак, приступим, – сказал сэр Виллоуби и, как актер, принял торжественную позу:
Двух Элиотов я знавал,
Их Томасом и Джорджем звали,
Еще в пеленках, я читал,
Они талантливо писали.
Один из них, мои друзья,
Был женщина, а не мужчина,
Но кто был кем? Не знаю. Я
Прекрасно различаю вина,
И лица в лодке на реке,
И карты (знаю всю колоду),
И даже тучки вдалеке,
Что предвещают непогоду;
Мгновенно отличаю я
Орангутанга от мартышки,
И борова от соловья,
И торт с вареньем от коврижки,
Лишь Элиотов – о позор! —
Не различаю до сих пор?
[60]
Не успела дама по имени Летиция захлопать в ладоши и сказать, как это было восхитительно, а Эдгар пробормотать какую-нибудь вежливую похвалу, как сэр Виллоуби поднял правую руку и строго проговорил:
– Вы должны отдавать себе отчет, что на самом деле я знаю, кто был кем; но разумно время от времени делать вид, что не знаешь всего. Иначе люди могут счесть тебя заносчивым. Это, – завершил он, – и послужило поводом к созданию стихотворения.
– Слишком много слов, – проворчал Дердлс. – Трудно было бы вырезать их все на могильном камне. И все же, полагаю, каждому по его вкусу.
– В том-то и дело, – повторил сэр Виллоуби, – что на самом деле я знаю, кто был кем. Это было лишь поэтической вольностью.
– Наконец-то! – воскликнул юный Кроссджей, показывая очищенное яблоко. – А то я уж думал, никогда с ним не управлюсь. Здорово. – Он зашвырнул его в высокую траву, улыбнулся Эдгару и сказал: – Терпеть не могу их есть. Я их чистить люблю!
– Спасибо вам еще раз, – сказал Эдгар. – А теперь мне надо идти. – И он поклонился так старомодно и изысканно, что Летиция хихикнула.
– Какой вежливый мальчик! – воскликнула она.
– Я знаю, кто есть кто, – повторил сэр Виллоуби громко и сердито.
– Итак, – закончил Эдгар, – всем до свидания.
– У меня есть могилка как раз для тебя, – сказал Дердлс. – Через полгода будет мала – очень уж мальчишки растут, – но сейчас в самый раз. Пойдем, покажу.
– Я знаю, я действительно знаю!
– Конечно, разумеется, дорогой Виллоуби.
– Обернемся за минуту, – сказал Дердлс.
Эдгар побежал. Он бежал и бежал, пока не забежал за поворот. Он еще услышал сердитый крик сэра Виллоуби:
