– Ладно, поднимайся.
Она повернулась ко мне спиной и, тяжело ступая, направилась по коридору. Я бегом припустилась по лестнице под взором Марии Тимофеевны, которая так и замерла с открытым ртом.
Вера Андреевна вошла в свою комнату, оставив дверь открытой, я вошла следом, торопливо прикрыла дверь.
– Все равно подслушивать будет, – усмехнулась она, махнув рукой. – Любопытная.
– Вы домработницу имеете в виду?
– Кого же еще.
Вера Андреевна опустилась в кресло. Теперь, с близкого расстояния, было видно: передо мной уже очень пожилой человек.
– Садись где-нибудь, – вздохнула она. – Ты не думай, я на Марью не сержусь. Любопытством все грешат. Она добрая, хоть и болтливая. А семья наша пересуды заслужила. Все не как у людей. – Она вновь усмехнулась.
Комната ее была небольшой и, несмотря на дорогую мебель, неуютной. Точно жилец не собирался здесь задерживаться надолго и держал при себе только самое необходимое. На столике рядом колода карт.
– Гадаю, – заметив мой взгляд, сказала она. – От безделья. Не вижу почти ничего, так, по привычке, время коротаю. От своей жизни давно ничего не жду. А в чужие вмешиваться грех. Хотя гадание всяк грех. Батюшка знакомый ругался на меня за это… Помер батюшка в прошлом году, а я все живу и живу… – Она вздохнула. – Тяжко жить, когда никого из близких не осталось.
– У вас есть правнучка…
– Есть. Будет кому добро оставить. Давно ей все отписала. На круг вроде бы неплохо выходит… – Она вдруг засмеялась. – Только на это и гожусь. А так почто я ей? Да и не растила я ее, вот и нет друг к другу ни любви, ни даже привычки. – Она немного помолчала. – Ну, рассказывай, кто такая… – Я коротко объяснила, а она кивнула: – Значит, теща Максима сыщиков наняла? Он мне говорил…
– Да. Мы пытаемся разобраться в ситуации.
– Хотела сказать, не похожа ты на сыщика, ан нет… Вижу плохо, хотя хватает разглядеть, что девушка ты молодая совсем и красавица. Такой в актрисы бы надо… А вот взгляд чувствую… точно мысли читаешь. Правда? Или мне по старческому слабоумию мерещится?
– Нет у вас старческого слабоумия, – ответила я. – А мысли читать я не умею. Но эмоции распознаю. И могу сказать, врет человек или нет.
– Ух ты… поди, нелегко тебе с таким даром?
– По-всякому бывает, – честно ответила я.
– Правду иногда лучше не знать, – хихикнула старуха. – Особенно в твоем возрасте.
– Почему? – спросила я, хотя об ответе уже догадывалась.
– Вот она, правда, – Вера Андреевна похлопала по своей груди. – Старость, беспомощность и ненужность. Вроде и живу долго, а так и не поняла зачем.
– Вы переживаете из-за недавних событий, это понятно…
– Что бог не делает, все к лучшему, – махнула она рукой.
– Это вы о чем? – не удержалась я.
– Обо всем. Чего ты спросить хотела? Спрашивай.
– Ваша внучка исчезла десять лет назад. Ее признали умершей. Вы знали, что она жива?
– Ты ведь в полицию с моими россказнями не побежишь? – задала она вопрос. – А и побежишь… Откажусь от всего, чего взять со старухи… Знала, конечно.
– Но почему скрывали? Почему позволили признать ее мертвой? Я понимаю, Зорин. Но вы…
– А что я? Так сложилось. Как в судьбе карта ляжет, так и будет. Бабка из меня вышла никудышная. Другие-то бабки с утра до вечера с внуками возятся, в садик, в школу, еще куда… А мы по разным городам. Дочка сюда учиться приехала, да и осталась. Замуж вышла. Конечно, мы друг к другу в гости ездили, не скажу, чтобы часто, но три-четыре раза в год обязательно. Внучка, бывало, капризничала, такие истерики закатывала. Но кто же из детей не капризничает? Хотя уже тогда надо было забеспокоиться. А мне сказали «все хорошо», я и довольна. А хорошо-то не было. Узнала я это, когда дочка с мужем погибли и мы с внучкой вдвоем остались. Хотя поначалу я тоже ничего не поняла. Такое горе, сама не своя ходила, и то, что внучка не в себе, не удивилась. Как еще, раз такая беда? Я сюда перебралась, чтоб ее из школы не дергать. Ну, и потихоньку выясняться стало…
– У Аделаиды были проблемы? – спросила я.
– Были… – вздохнула Вера Андреевна. – Дед ее, по отцовской линии, руки на себя наложил. Мать его в психушке родила. По семейному преданию, ее вроде как туда незаконно определили. Но теперь в предание с трудом верится. Дед тоже в психушке был частый гость, пока не повесился.
– Дурная наследственность?
– Назови как хочешь. С головой нелады. Вроде все, как у всех, а потом вдруг – раз… и другой человек. Стали мы с внучкой по врачам ходить. И вроде как помогло. Она притихла, книжки читать стала. Сидит у себя в комнате и читает.
– Максим Александрович говорил, у нее были своеобразные вкусы.
– Ага. Любила чертовщину всякую. Про дьявола, про слуг его. Когда я однажды в книжку все-таки заглянула, испугалась. С головой у внучки и так нелады, а тут такое. Соседка, помню, засмеялась, когда я ей рассказала. «Моя внучка, говорит, про вампиров читает. Мода сейчас у них, на мистику. Ерунда, говорит, все это. Вроде страшных сказок». Может, кому-то и ерунда, только не моей внучке. Хотя поначалу все совсем неплохо было. Аделаида за учебу взялась, окончила колледж. А потом Максим подвернулся. Влюбился в нее без памяти. Думаю, врал, по большей части. Денег ему хотелось, а тут и деньги, и родителей, чтоб эти деньги стерегли, нет. Одна бабка в довесок. Но относился он к ней хорошо, врать не буду. Терпел ее характер, помалкивал, где надо, а когда надо – утешал. Хороший муж, одним словом. Я перекрестилась, и на родину подалась. Каюсь, радовалась, что тяжкий груз с себя сняла, пусть теперь муж заботится… Но сердце было не на месте, и я то и дело приезжала в гости. Они ко мне ни разу. Все некогда. В один из приездов (они как раз в этот дом переехали) и узнала, что внучка беременна. Мне бы обрадоваться, а меня точно в грудь ударили. Да и она сама не весела была. Радовался только Максим. Он целыми днями на работе, а она по дому бродит. То вдруг шептать чего-то начнет, то в комнату уйдет и сидит там безвылазно. И опять книжки эти. Целая библиотека. Максим хвалился: мол, как в старину в дворянской усадьбе. А что за книжки, ему и дела нет. Я было заговорила об этом, а он отмахнулся и даже обиделся. Чего б старая дура понимала, а лезет учить… Ближе к родам я опять приехала, внучка уже явно была не в себе. Максим говорит: она рожать боится, такое бывает. Надо успокоиться и вообще поменьше говорить об этом. Я спорить не стала, скажу лишнее, и жизнь внучке испорчу, оттого и о родне ее молчала, о деде-самоубийце и прочем… Кому нужна сумасшедшая жена?
– Сумасшедшая? – переспросила я.
– Ну, называй, как хочешь. Родила она дочку, все слава богу. Никаких осложнений. Я тут задержалась, чтоб с малышкой помочь. Тогда и стало ясно: просмотрели мы ее…
– Аделаиду?
– Кого же еще? Помешалась она окончательно. Хотела дочь родную утопить.
