— Пей прямо здесь!
— Да не разобью я твою банку!
— Кто тебя знает?
— Да уж я знаю, мэм, знаю! Ну, мам, можно, я эту банку на улицу вынесу? Я, честное слово, ничего не пролью и не разобью.
— Ну, смотри…
Когда я с полной банкой выскочила на крыльцо, Пикола сидела и плакала.
— Ты почему плачешь? Тебе что, больно?
Она покачала головой.
— Тогда перестань сопли развешивать!
Из задней двери вынырнула Фрида. Она явно что-то прятала под кофтой. Увидев меня, она удивленно спросила, ткнув пальцем в банку:
— Это еще что?
— Ты же сама сказала: принеси воды.
— Ну не в баночке же, тупица! Чтобы ступеньки отмыть, много воды нужно.
— Откуда мне знать, что ты крыльцо мыть собираешься?
— Оттуда! Нет, ты все-таки полная тупица. Идем. — Она потянула Пиколу за руку. — Идем-идем. Вон туда, за дом. — И они направились в густые кусты за углом.
— Эй, а как же я? — возмутилась я. — Я тоже с вами хочу!
— Да заткниссссь ты — мама услышит! — театральным шепотом прошипела Фрида. — Лучше пока ступеньки вымой.
И они исчезли за углом.
Это что же, опять придется пропустить что-то важное? Сколько же можно! Почему всегда именно я должна быть последней? Почему я должна торчать в заднем ряду, где ничего не видно? Я вылила воду на испачканную ступеньку, быстренько размазала лужу башмаком и бегом бросилась догонять девчонок.
В кустах Фрида опустилась на колени и принялась стаскивать с Пиколы штанишки; рядом на земле лежал белый прямоугольный хлопчатобумажный лоскут.
— Ну же, подними ногу! Подними и просто переступи через них.
Наконец у нее все получилось, и она швырнула грязные штаны мне.
— Возьми-ка.
— И что мне с ними делать?
— В землю закопай, тупица.
Фрида велела Пиколе зажать свернутую в несколько рядов тряпицу между ногами, и я, разумеется, тут же спросила:
— Как же она теперь ходить-то будет?
Но Фрида даже ответом меня не удостоила. Молча отцепила от собственного подола две английские булавки и принялась прикалывать тряпицу к платью Пиколы.
А я, двумя пальцами подняв испачканные штанишки, озиралась в поисках подходящего орудия, чтобы выкопать ямку, и тут мое внимание привлекли непонятные шорохи в кустах. Я мгновенно повернулась в ту сторону и заметила среди листвы два блестящих от любопытства глаза и белое, как недопеченная оладья, лицо Розмари. Значит, эта противная девчонка за нами следила! Я мгновенно цапнула ее за нос и, по-моему, даже слегка его оцарапала. Розмари ойкнула, отскочила в сторону и заверещала:
— Миссис Мактир! Миссис Мактир! А Фрида и Клодия в грязные игры играют! Миссис Мактир!
Мама открыла окно и посмотрела на нас сверху:
— Что тут еще?
— Они в грязные игры играют, миссис Мактир! Сами посмотрите. А Клодия меня ударила, потому что я их заметила!
Мама с грохотом захлопнула окно и через мгновение вылетела из задней двери во двор.
— Чем это вы тут занимаетесь? Всякими гадостями, да? — Она нырнула в заросли, сломав по дороге прут. — По мне так лучше свиней выращивать, чем таких мерзких девчонок. Свиней хоть зарезать можно!
Мы дружно завизжали:
— Нет, мама! Нет, мэм! Ни в какие грязные игры мы не играем! Все она врет! Нет, мэм! Правда, мам, не играли! Нет, мэм! Нет!
Мама схватила Фриду за плечо, повернула ее кругом и раза три-четыре больно стеганула по ногам.
— Хочешь стать уличной девкой, да? Ну так станешь!
Фрида выглядела совершенно уничтоженной. Незаслуженные удары хлыстом были не только болезненными, но и оскорбительными.
Но мама уже повернулась к Пиколе:
— Ты сейчас тоже получишь! — пригрозила она. — И наплевать, мой ты ребенок или не мой! — Она схватила Пиколу, резко ее развернула, и тут спасительная булавка отстегнулась и из-под платья выползла окровавленная тряпица. Мама растерянно заморгала глазами, хлыст в ее руке так и застыл. — Какого черта? Что тут происходит?
Фрида зарыдала. Я, уже готовившаяся в свою очередь принять наказание, принялась торопливо объяснять:
— У нее кровь сильно текла. Мы просто хотели кровь остановить!
Мама повернулась к Фриде в поисках подтверждения, и та кивнула:
— Ну да, у нее министрация. А мы ей просто помочь хотели.
Мама тут же отпустила Пиколу и некоторое время молча смотрела на нее. Затем она притянула ее и Фриду к себе, прижимая их головы к своему животу. Глаза у нее были виноватые.
— Ну, хорошо, хорошо. Ну, довольно плакать. Я же не знала. Ну, хватит, хватит. Идемте-ка в дом. И ты, Розмари, тоже домой ступай. Концерт окончен.
Мы потащились в дом — всхлипывающая Фрида, Пикола с белым хвостом, торчащим из-под платья, и я с перепачканными штанишками этой девочки-ставшей-женщиной в руках.
Мама сразу затолкнула Пиколу в ванную, забрала у меня ее штаны и закрыла за собой дверь. Было слышно, как плещет льющаяся в ванну вода.
— Как ты думаешь, может, она ее утопить решила?
— Ну и дура ты, Клодия! Она просто хочет ее вымыть и одежки ее выстирать.
— Может, нам тогда Розмари побить?
— Нет. Оставь ее в покое.
Шум льющейся воды стал еще сильнее, но он не мог заглушить чудесную музыку маминого смеха.
Той ночью мы лежали в постели очень тихо, почти неподвижно, исполненные благоговейного трепета: у Пиколы была самая настоящая министрация! Она казалась нам очень взрослой и почти святой. Пикола, видно, и сама чувствовала нечто подобное, но командовать нами все равно не собиралась, несмотря на то что заняла в нашей компании куда более высокое положение.
Она довольно долго лежала молча, потом очень тихо спросила:
— А что, я теперь взаправду могу ребеночка родить?
— Конечно, можешь, — сонным голосом откликнулась Фрида. — Еще бы.
— Но… как? — Пикола, похоже, была настолько потрясена, что голос ее не слушался и звучал невыразительно.
— Ой, ну для начала тебя кто-то полюбить должен, — сказала Фрида.
— Ах так…
И Пикола снова надолго замолчала, обдумывая ответ Фриды. Я тоже размышляла на эту тему. Мне казалось, что в этом наверняка должен будет участвовать некий «мой мужчина», который, прежде чем меня оставить, меня полюбит. Но ни о каких младенцах в материных песнях и речи не было. Может, поэтому женщины, о которых пела мама, и были такими грустными? Наверное, мужчины оставляли их раньше, чем они успевали родить ребеночка.
