Однако самые красивые дома стояли, конечно, на берегу озера. Садовая мебель, всякие симпатичные штучки, сверкающие окна, глядевшие на нас, как стекла очков — и никаких признаков жизни. За домами зеленые дворы спускались прямо на берег озера, к узкому песчаному пляжу и голубым водам огромного озера Эри, которое простиралось аж до самой Канады. В этой части города в небе никогда не были видны оранжевые сполохи, порожденные выбросами сталелитейной фабрики. Здесь небо всегда сияло голубизной.
Мы уже добрались до Озерного парка; это был городской парк с розами, фонтанами, зелеными площадками для боулинга и столами для пикника. Сейчас парк был пуст, но ласково ожидал появления чистеньких и хорошо воспитанных белых детей и их родителей, которые сперва будут играть вместе над озером, а потом кто бегом, а кто и кувырком помчатся навстречу гостеприимным озерным волнам. Чернокожим в парк заходить не разрешалось, так что нам с Фридой оставалось о нем только мечтать.
Как раз перед входом в парк и находился тот большой белый дом с тачкой, полной цветов. Короткие стебельки и острые листья крокусов прикрывали пурпурные и белые звездочки цветов, которым так хотелось стать первыми, что они готовы были терпеть даже холод и дожди ранней весны. Дорожка к дому была оформлена с некоторой умышленной небрежностью, за которой скрывались хитроумная симметрия и мастерство садовника. Медлить и что-либо рассматривать мы не стали из страха быть обнаруженными и отчетливого понимания того, что мы к этому миру ни малейшего отношения не имеем. Мы быстро обошли этот гордый дом кругом и отправились на задний двор.
И там сразу увидели Пиколу в светло-красном свитере и синем хлопчатобумажном платье. Она сидела на маленьком крылечке с перилами, а рядом с ней стояла небольшая тележка. Пикола, похоже, обрадовалась, увидев нас, и даже заулыбалась.
— Привет, Пикола.
— Привет. А вы-то что здесь делаете? — Улыбку на лице Пиколы можно было увидеть крайне редко; я даже слегка удивилась, до чего это оказалось приятно.
— Тебя ищем.
— А кто вам сказал, что я здесь?
— Линия Мажино.
— А это еще кто?
— Большая толстая тетка. Она над вами живет.
— А, мисс Мари! На самом деле ее мисс Мари зовут.
— Ну а у нас ее все зовут мисс Линия Мажино. А ты ее не боишься?
— Кого?
— Да этой Линии Мажино.
Пикола искренне удивилась:
— С чего это мне ее бояться?
— И твоя мама разрешает тебе к ней ходить? И есть из ее тарелок?
— Она и не знает, что я к ней хожу. А вообще мисс Мари очень хорошая. И все они тоже.
— Да ну? А нас она только что убить пыталась, — сообщила я.
— Кто? Мисс Мари? Да она никого и пальцем не тронет!
— Тогда почему же твоя мама не разрешает тебе к ней ходить? Раз уж она такая хорошая и добрая?
— Не знаю. Мама тоже говорит, что мисс Мари плохая. Только они совсем не плохие! И все время всякие вещи мне дарят.
— Какие еще вещи?
— Ой, ну всякие! Симпатичные платьица, туфельки… Да у меня столько разных туфель, что мне их и не сносить! А еще украшения дарят, и всякие сласти, и деньги. И в кино меня водят, а однажды мы даже на карнавал ездили. Чайна захотела взять меня с собой в Кливленд, чтобы я на тамошнюю площадь посмотрела, а Поланд брала меня в Чикаго, чтобы мне Петлю
[14] показать. Мы с ними повсюду вместе ходим и ездим.
— Врешь ты все! И никаких симпатичных платьиц у тебя нет!
— А вот и есть!
— Ой да ладно тебе, Пикола! Нам-то ты зачем лапшу на уши вешаешь? — рассердилась Фрида.
— Никакой лапши я не вешаю!
Пикола даже вскочила, готовясь защищать свои позиции, но тут дверь дома притворилась и оттуда появилась голова миссис Бридлав.
— Что тут происходит? — спросила миссис Бридлав. — Пикола, кто эти дети?
— Это Фрида и Клодия, миссис Бридлав, — ответила матери Пикола.
— Девочки, вы чьи?
Миссис Бридлав вышла на крыльцо. Я никогда раньше не видела, чтобы она так хорошо выглядела: в аккуратной белой униформе и с красивой прической типа «помпадур» — волосы высоко подняты надо лбом и уложены валиком.
— Мы дочери миссис Мактир, мэм.
— Ах да! Вы ведь на Двадцать первой улице живете?
— Да, мэм.
— Что же вы делаете здесь, так далеко от дома?
— Просто гуляем. Мы хотели с Пиколой повидаться.
— Ну, вы бы лучше домой возвращались. Впрочем, можете и вместе с Пиколой пойти. Зайдите-ка на минутку в дом, а я пока белье приготовлю.
И мы прошли на кухню. Кухня была просторная и очень красивая. Черная кожа миссис Бридлав матово поблескивала, как тафта, и в ней, казалось, отражается вся эта красота: белая фарфоровая посуда, белые деревянные поверхности полированных столов и шкафчиков, сверкающие медные кастрюли и сковородки. Чудесные ароматы мяса, овощей и свежей выпечки смешивались с противным запахом таблеток от моли.
— Так. Вы стойте где стоите и ничего не трогайте. А я сейчас белье принесу. — Миссис Бридлав исчезла за белой вращающейся дверью, и мы услышали ее неровные, как бы пришлепывающие шаги: она стала спускаться по лестнице в подвал.
Тут вдруг открылась еще одна дверь, и на кухне появилась маленькая девочка, гораздо младше нас. На ней был розовый летний сарафанчик и розовые пушистые домашние тапочки, украшенные торчавшими вверх кроличьими ушами. Ее светлые, как пшеница, волосы были перехвачены широкой лентой. Увидев нас, девочка явно испугалась и, с беспокойством оглядев всю кухню, спросила:
— А где же Полли?
Во мне тут же вскипела знакомая ненависть. Да как она смеет называть миссис Бридлав «Полли»! Ведь даже Пикола всегда уважительно называет свою мать «миссис Бридлав». Уже одного этого, по-моему, было достаточно, чтобы исцарапать этой козявке физиономию.
— Она внизу, — сказала я, и девчушка тут же крикнула: «Полли!»
— Посмотри, — шепнула мне Фрида, — нет, ты только посмотри!
На кухонной стойке рядом с плитой на серебристом противне остывал пышный ягодный пирог. Сквозь румяную корочку все еще кое-где просачивался пурпурный сок. Мы подошли чуть ближе.
— Еще совсем горячий, — сказала Фрида, а Пикола даже слегка дотронулась до противня, словно проверяя, действительно ли это так.
— Полли, иди сюда! — снова закричала девочка.
Возможно, у Пиколы на нервной почве просто дрогнула рука или же она совершила еще какое-то неловкое движение, но противень от прикосновения ее пальцев вдруг поехал по столу, грохнулся на пол, и пирог развалился на куски. Темные сочные ягоды разлетелись во все стороны, а бóльшая часть горячего сока выплеснулась на ноги Пиколе. Наверно, ее здорово ошпарило, потому что она громко вскрикнула и от боли стала прыгать по всей кухне; именно в это мгновение в кухню снова вошла миссис Бридлав с плотно уложенной бельевой корзиной. В один миг она оказалась рядом и так ударила Пиколу по голове тыльной стороной ладони, что та рухнула на пол. Падая, Пикола еще и поскользнулась на сочной начинке бывшего пирога и неловко подвернула ногу, но миссис Бридлав это ничуть не встревожило. Схватив дочь за руку, она одним рывком вернула ее в вертикальное положение, отвесила ей еще одну оплеуху, а потом тонким от гнева голосом принялась ругать и Пиколу, и нас с Фридой заодно.
