— Но, Фрида, ты же можешь делать всякие упражнения и почти ничего не есть. — Она только плечами пожала. — А посмотри на Чайну и Поланд. Они ведь тоже нарушенные, ты же знаешь. Но совсем и не толстые!
— Это потому, что они виски пьют. Мама говорит, что виски их сжирает.
— Ты тоже могла бы пить виски.
— Где это я виски-то возьму?
Мы задумались. Нам точно его никто не продаст; впрочем, денег-то у нас все равно нет. А дома у нас виски сроду не водилось. И где же его взять?
— У Пиколы! — вдруг осенило меня. — Ее отец все время пьяный. Так, может, она и нам сумеет немного виски достать?
— Ты думаешь?
— Ну да! Только Чолли всегда пьяным можно увидеть. А давай у нее спросим? Мы же не обязаны ей рассказывать, для чего нам виски.
— Прямо сейчас?
— Конечно! Чего откладывать.
— А маме мы что скажем?
— Ничего. Просто потихоньку выберемся через дальнюю калитку. По очереди. Чтобы она не заметила.
— Ладно. Тогда ты иди первая, Клодия.
Выйдя из дома через заднюю дверь, мы сумели незаметно добраться до калитки в дальнем конце двора и открыть ее. А потом бегом бросились по переулку.
Пикола жила на противоположном конце Бродвея. Раньше мы никогда к ней домой не ходили, но знали, что живет она в таком сером двухэтажном доме, где внизу раньше был склад, а наверху обычная квартира.
Мы постучались, но на наш стук никто не ответил, и мы двинулись в обход. Подойдя к боковой двери дома, мы услышали, что где-то наверху включено радио и играет музыка, и, подняв глаза, обнаружили у себя над головой, на втором этаже, веранду или балкон со стенками из кривых подгнивших дощечек. И там восседала сама Линия Мажино. Мы только глянули на нее и невольно схватились за руки. Это была целая гора плоти! Она скорее лежала, чем сидела, заполняя собой кресло-качалку. Туфель на ней не было, и обе босые ступни она просунула между планками перил: пальчики у нее были крошечные, как у младенца, а на распухших лодыжках кожа натянута так, что выглядела неестественно гладкой. Ее массивные ножищи, похожие на стволы деревьев, были широко раздвинуты в коленях, и над коленями дряблыми складками нависала внутренняя часть ляжек невероятной толщины, которые смыкались где-то глубоко в тени платья. В ее пухлой, покрытой ямочками руке торчала темно-коричневая бутылка дешевого пива, похожая на чью-то обгоревшую конечность. Линия Мажино посмотрела на нас сквозь перила и негромко задумчиво рыгнула. Но глаза у нее оказались чистыми и прозрачными, как дождевая вода, и я снова вспомнила водопады, которые видела в кино. Ни я, ни Фрида не решались произнести ни слова. Мы обе были уже почти уверены, что видим перед собой недалекое будущее Фриды. Линия Мажино улыбнулась и спросила:
— Вы кого-то ищете?
Мне пришлось первой вытаскивать язык из-за надежно сжатых губ.
— Пиколу. Она ведь здесь живет?
— Угу. Только сейчас ее дома нет. Она к матери на работу пошла, чтобы выстиранное барахло забрать.
— Ага. А скажите, мэм, она скоро вернется?
— Ну, наверное. Ей ведь еще белье на просушку развесить надо, пока солнце не село.
— А…
— Но вы можете ее подождать. Если хотите, поднимайтесь сюда и подождите.
Мы переглянулись. И я снова, подняв глаза, увидела перед собой две невероятно жирные коричневые ляжки, смыкавшиеся где-то в тени короткого платья. Ответила ей Фрида:
— Нет, мэм, спасибо, мы пойдем.
— Ну, в таком случае, — похоже, Линию Мажино наша проблема заинтересовала, — вы можете к ее матери на работу сходить. Но это довольно далеко, на берегу озера.
— А в каком месте на берегу?
— Знаете, такой большой белый дом, возле которого большая тачка, полная цветов? — Этот дом мы хорошо знали и часто любовались укрепленной возле него большой белой тачкой, в которой всегда в зависимости от времени года цвели разные цветы. — Только, по-моему, туда слишком далеко пешком-то идти? — Фрида промолчала и почесала коленку. А Линия Мажино снова предложила: — Почему бы вам просто не подождать Пиколу здесь? Вы можете подняться ко мне. Хотите шипучки?
И в ее ясных, словно промытых дождем, глазах вспыхнули веселые искорки, да и улыбалась она искренне, во весь рот, а не так, как обычно улыбаются взрослые — сжатыми губами и словно сдерживая улыбку.
Я уже двинулась было к лестнице, но Фрида решительно заявила:
— Нет, мэм, нам не разрешают!
Меня поразила ее смелость, а столь невежливый, почти грубый ответ, пожалуй, испугал. Да и Линия Мажино улыбаться перестала.
— Не разрешают?
— Нет.
— Чего не разрешают-то?
— Заходить к вам в дом.
— Неужто правда? — Водопады в ее глазах мгновенно застыли, превратившись в лед. — С чего бы это?
— Моя мама так сказала. Она говорит, что вы нарушенная.
Водопады вновь ожили. Линия Мажино поднесла к губам бутылку и в несколько глотков опустошила ее. А потом изящным движением кисти — таким быстрым и легким, что мы его толком и не заметили, только потом о нем вспомнили, — швырнула в нас через перила пустой бутылкой, которая раскололась прямо у наших ног, мы даже отскочить не успели. Наши туфли оказались усыпаны осколками коричневого стекла. А Линия Мажино, сложив толстые руки на объемном складчатом животе, разразилась смехом. Сперва это, правда, больше напоминало утробное мычание, но потом превратилось в настоящий смех, громкий и искренний. Это было одновременно и прекрасно, и пугающе. Голова ее сама собой склонилась к плечу, глаза закрылись, и все ее массивное тело тряслось от смеха, который, как мне казалось, разливался вокруг нас волнами красного цвета. Обрывки и завитки этого смеха преследовали нас все время, пока мы улепетывали подальше. В конце концов у нас одновременно кончились и силы и дыхание, и мы дружно остановились возле какого-то дерева, привалившись к нему и прислонив потные лбы к согнутым рукам. Когда мы немного отдышались, я предложила:
— Давай лучше домой пойдем.
Но Фрида была по-прежнему охвачена гневом схватки, которую, как ей казалось, она вела за спасение собственной жизни.
— Нет уж! Нам надо раздобыть это прямо сейчас.
— Но как же мы потащимся в такую даль? Нам ведь нельзя ходить на озеро.
— Да, нельзя, ну и что? Идем.
— А если мама нас искать станет?
— Не станет. И потом, что она нам такого сделает-то? Ну разве что выпорет.
Это была чистая правда. Мама никогда не стала бы нас убивать, не стала бы смеяться над нами таким ужасным смехом, не стала бы швыряться в нас бутылками из-под пива.
И мы двинулись в путь по обсаженным деревьями улицам, где светло-серые дома чуть наклонились вперед, точно пожилые усталые дамы. Затем вид улиц изменился: дома здесь выглядели более прочными, и краска на них была новее, и столбики веранд стояли прямо, да и дворы казались просторней. Но вскоре пошли кирпичные дома, построенные специально подальше от улицы, и перед ними были красивые лужайки, а вокруг лужаек росли кусты, аккуратно подстриженные и превращенные в зеленые конусы или шары.
