— Так расскажи про мужа. Когда вы поженились?
Разговор о муже помогал выстроить границы.
— Девятого апреля 1950 года. Но я совсем не хочу об этом говорить.
— Обсуждение мужа — не измена.
— Хорошо, что ты хочешь знать? Что он тоже прошел лагеря?
Ее манеры были так хорошо знакомы. Словно они опять очутились в квартире в Сент-Хелиере.
— Где вы познакомились?
— Мы вместе работали. Я познакомилась с ним в 1947 году.
— Что с тобой было после войны? Как ты оказалась в Израиле? — Слова вылетали быстро. Почему-то так было легче.
— У нас нет времени это обсуждать. Твое интервью начнется через пять минут.
— Мне все равно. Это важнее.
— Нет, ты не прав. Я не должна была сюда приходить. Бередить старые раны. — Они подошли к зданию студии. — Ты нормально жил без меня, а я — без тебя. Мы выжили.
— Ребекка, я узнал, что ты справилась, ты пережила концлагеря, и я уже счастлив. Все эти годы я считал себя неудачником, который не смог выполнить единственной жизненной задачи.
— Ты — неудачник? Сколько людей живы только благодаря тебе!
— Это не утоляло боли из-за твоей гибели. Не облегчало чувства вины.
— О, Кристофер… Нет.
— Если бы не я, тебя бы не депортировали. Ты уехала бы в безопасную Англию. Я — единственная причина, почему ты осталась на Джерси.
— Если бы в мире осталась всего одна вещь, в которой я уверена, — а видит Бог, сейчас вообще сложно быть в чем-то уверенным — это отсутствие сожалений, что я осталась с тобой на Джерси. Это было самое чудесное время в моей жизни. Ты дал мне все. Я никогда не была счастливее. А теперь тебе пора возвращаться наверх.
В ее глазах снова блестели слезы.
— Хорошо, если ты останешься. Я не вернусь без тебя.
— Нет, Кристофер, я не могу. — Она покачала головой. — Я замужем.
— Я не пытаюсь увести тебя из семьи. Просто зайди внутрь. Без тебя я не пойду. На этот раз я не отпущу тебя.
— Хорошо, я поднимусь наверх, но только потому, что ты вступил ради меня в СС, — улыбнулась она.
— Договорились.
Они зашли внутрь. Лифт пришел через несколько секунд, внутри оказался тот же лифтер. Наверху их уже ждал Давид.
— Я знал, что ты вернешься. Другие сомневались, но я в тебя верил.
— Спасибо, Давид. Когда эфир?
Давид посмотрел на часы.
— Секунд через пятнадцать.
Ведущий махал Кристоферу руками, он забежал внутрь и снова надел наушники. Наклонился к микрофону и посмотрел на Ребекку, стоявшую за стеклом.
Глава 42
Когда он смотрел на нее, у него кружилась голова. Ни одна фотография не смогла бы передать блеск голубых глаз или энергию, которую он чувствовал рядом с ней. Она собрала назад волосы и заколола на затылке. Минуты в студии тянулись мучительно долго. Он постоянно поглядывал на часы, мечтая закончить интервью, но все же честно делал то, зачем его привез сюда Американский еврейский комитет. За пять минут до конца он снова посмотрел на Ребекку, но ее уже не было. Давид с безмятежным видом стоял за стеклом. Кристофер пытался взять себя в руки, глядя на спокойное лицо Давида, но Ребекка не возвращалась. Интервью подошло к концу, ведущий казался вполне довольным.
— Вы совершили невероятное, — он протянул руку.
— Спасибо, — ответил Кристофер и снова взглянул за стекло. Давид выглядел обеспокоенным. Он вышел из студии.
— Где Ребекка, Давид?
— Не знаю, она сказала, ей нужно в дамскую комнату. Это было примерно пять минут назад.
Кристофер понял: она ушла. В туалете никого не было. Побежали к лифту, потом на улицу. Давид снова извинился.
— Давид, ты не виноват, правда. Все нормально.
Кристофер вглядывался в людское море на улице. Давид положил ему на плечо руку. Кристофер закурил. Солнце садилось, здания на Таймс-сквер купались в оранжевых, красных и золотых оттенках, и у каждого окна было свое отражение, как золотая плитка. Давид вернулся на студию. Кристофер всматривался в лица прохожих, но никто не оборачивался, словно он был невидимкой. Он докурил сигарету, бросил ее и просто стоял, замерев на месте.
— Привет, Кристофер. Я больше не могла на тебя смотреть. Я подумала, так будет лучше для нас обоих, для твоей семьи, твоей дочери… — послышался сзади ее голос.
Он обернулся и обнял Ребекку.
— Я думал, что потерял тебя — снова…
Ребекка хотела что-то сказать, но вместо этого просто покачала головой и прижалась к нему. Они вместе вернулись в здание, попрощаться с Давидом и другими сотрудниками радиостудии.
Через несколько минут они вместе вышли на улицу.
— Солнце садится, куда пойдем? — спросила она.
— Ты ела?
— Нет, но я бы хотела выпить. Мы оба это заслужили.
— Сделаем и то, и другое. Кажется, я знаю, куда идти. Пошли.
Они перешли дорогу и пошли на восток по Пятьдесят второй улице.
— Есть еще кое-что, о чем я хотела тебя спросить. Но не уверена, что хочу знать ответ.
— Что? Можешь спрашивать меня о чем угодно.
— Это насчет Ули. Что с ним стало?
— Ули погиб в июне 1944-го. Был убит в России.
— Можем не говорить об этом.
— Нет, все нормально, прошло уже десять лет. У меня было время с этим свыкнуться, потому что если не сейчас, то когда? Последний раз я его видел в конце января 1944-го, когда приезжал в Берлин.
— Он знал, чем ты занимаешься?
— Да, и был в восторге. Он видел слишком много убийств. В тот день мы провели вместе всего час, но было очевидно, он изменился. Думаю, как и все мы.
Его дядя превратился в собственную тень. Кристоферу не хотелось вспоминать изнуренного Ули в 1944 году с седой бородой на впалых щеках и безжизненным, тусклым взглядом.
— Он словно потух. Его больше не волновала война или победа. Ему стало плевать на Гитлера и на начальство. Он хотел просто вернуться к жене и сыну и уберечь своих подчиненных. Но не смог. Жаль, я не знал, что это наша последняя встреча. Думаю, я сказал бы больше.
— Столько смертей…
Кристофер замешкался, обходя бродягу, вытянувшего ноги на тротуаре. Мужчина посмотрел на них мутными карими глазами, сделал глоток из бутылки и что-то пробормотал. Кристофер на секунду подумал было засунуть руку в карман, но передумал и пошел дальше.
— Последние несколько месяцев в Германии были настоящим хаосом, все бежали на запад. Мне удалось пристроить детей, которых я вытащил из Освенцима, в безопасные дома во Франкфурте, подальше от русских. Александра поехала с ними, с ней еще несколько нянь из монастыря. Отец остался в Берлине с Каролиной и Стефаном, потому что его уже отобрали в фольксштурм.
