— Мне придется тебя тащить?
— Думаю, да. — Но Кристофер все же пошел за ней. Ребекка остановилась, дожидаясь его.
— Поверить не могу, что у тебя есть дочь.
— А у тебя есть дети? Я заметил обручальное кольцо.
— Нет, детей у нас нет. — Ускорив шаг, Ребекка свернула с тропинки и направилась к выходу из парка. — Я скучаю по Джерси. Все время о нем думаю. Тель-Авив прекрасен, он стоит прямо на побережье, там есть пляжи и море, как на Джерси, но чего-то не хватает, понимаешь?
— Меня?
— Нацистского военного преступника? Не думаю.
— Я делал это ради тебя, Ребекка.
— Я знаю, знаю. — Ребекка взяла его за руку. Чудесное ощущение. Она сжала его ладонь и отпустила. — Года были милосердны к тебе, Кристофер, — лишь немного седины на висках, — заметила она и провела кончиками пальцев по его голове. — Но выглядишь ты хорошо. А я?
— Чудесно.
— В лагерях я часто вспоминала день, когда ты нашел меня в кустах, возле дома моих родителей. Забавно, да? Вообще-то в лагерях я мало о чем думала. Кроме тебя и Джерси, только о еде. Не о войне, не о том, что я буду делать дальше, не как поквитаюсь с чудовищами, управлявшими лагерем, только об этих трех вещах. Но, если честно, о куске хлеба или о картофелине я мечтала гораздо чаще, чем о тебе.
— Я представить не могу, что тебе пришлось пережить.
— Странно и ужасно быть вечно голодной, постоянно мерзнуть. Моя подруга, Эмили Розенфилд, умерла и оставила мне ложку. Она сказала, что это спасет мне жизнь. Я повсюду носила эту ложку с собой, чтобы быть готовой. — Он хотел что-нибудь сказать, но не подобрал слов. — Я ела все: древесину, листья, траву. Научилась выискивать самые сочные кусочки травы, самые мясистые. Самой теперь не верится.
Голос Ребекки был слаб, словно он разговаривал с ее бледным отражением.
— Забавно, но, думаю, я бы не справилась, если бы у меня были «нормальные» родители. Жизнь с ними стала лучшей тренировкой перед лагерной жизнью. — Ребекка подвинулась к нему, взяла его за руки и прошептала: — Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты пытался для меня сделать. Спасибо, Кристофер.
Кристофер почувствовал ее тепло.
— У меня не было вариантов. Как я мог тебя бросить? Я должен был это сделать. Выбирать не пришлось.
Глава 41
Свет вечернего солнца отражался в окнах машин, и Кристофер чувствовал, как по позвоночнику ползет капля холодного пота. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, закурил и предложил сигарету Ребекке. Она покачала головой, и они пошли дальше, петляя среди толпы, пока не вернулись на Бродвей. Примерно минуту оба молчали. Вопросов и историй было слишком много.
— Значит, ты замужем? Что случилось с Джонатаном Дарреллом?
— Он погиб в 1947-м, разбился на мотоцикле. Я не видела его с тех пор, как уехала. Давай не будем об этом говорить. Все это давно кануло в Лету. — Ребекка провела рукой по волосам, откинув их на бок. У Кристофера замерло сердце. — Ты так и не женился? Почему, Кристофер? Очередь из кандидаток должна была выстроиться от вашего дома в Сент-Мартине до самого Сент-Хелиера. Никому из них не удалось тебя захомутать?
— Нет. Знаешь ли, непросто соответствовать идеалу. — Он снова затянулся. Между ними повисло тяжелое молчание, и Кристофер прервал его: — Разумеется, у меня были женщины, но никого особенного. Я растил маленькую дочь, с нами жил маленький Стефан, так что мы с отцом фактически воспитывали двоих. Я хотел, чтобы у Ханны появилась мать и по-прежнему хочу, но притворяться я не смогу. — Теперь он хотел, чтобы Ребекка сменила тему. — Мне понадобилось много времени, чтобы принять твою смерть и жить дальше. Не уверен, что у меня вообще это получилось.
— Я не умерла, Кристофер.
— Я вижу, но мы пока не выяснили, призрак ты или нет.
До возобновления интервью оставалось меньше десяти минут. Он бросил сигарету.
— Я не должна была сегодня сюда приходить.
— О чем ты?
— В последнее время мне стало гораздо легче, мне казалось, произошел прорыв. Я стала гораздо счастливее, пока не прочитала про тебя. Все, чему я посвятила последние девять лет жизни, оказалось ошибкой. Я пережила лагеря, но оставила там большую часть себя. Когда я наконец поверила, что ты вступил в СС, моя невинность умерла окончательно. Воспоминания о тебе были единственным свидетельством, что в этом мире еще существует любовь и мне есть ради чего бороться за жизнь. — У нее потекли слезы. Они остановились посреди улицы. Кристофер положил руку ей на плечо и поцеловал в лоб. — Я пыталась жить во имя тех, кто погиб. Я жила только ради них. Но теперь я встретила тебя, узнала все это. Мне не следовало приходить. Надо было оставить все, как есть.
— Нет, Ребекка, ты не права. Узнать, что ты жива — величайшая радость, которую я только испытывал в жизни.
— Узнать, что я жива? Кристофер, я замужем.
— Знаю, но мне достаточно знать, что ты счастлива и здорова.
— Да? Того, что я живу в счастливом браке, будет достаточно, чтобы делать тебя счастливым до самой старости? Мысли о том, как девушка, ради которой ты стал эсэсовцем в Освенциме, живет-поживает со своим мужем в Тель-Авиве?
— Разумеется, нет, но я должен построить собственное счастье. Я больше не буду рассчитывать на тебя. Я мог бы приехать в Израиль, там теперь живут некоторые дети. Они постоянно пишут мне, приглашают…
— Да, просто идеально. Ты мог бы посмотреть, как мы с Ари разыгрываем идеальную семью. Если повезет, он может даже уделить тебе время на полноценную беседу.
— Он знает, кто я?
— Нет, если бы Ари узнал, что я встречалась с офицером СС… Даже не знаю. Хотя, может, ему было бы все равно. — Она повернулась, намереваясь идти дальше. — Нам пора возвращаться на интервью.
— Мне плевать.
— А мне нет. Ты вернешься. — Она поспешила в студию.
Кристофер стоял, переваривая ее слова, и на короткое мгновение допустил мысль, что можно отпустить ее и больше никогда не видеть. Я знаю, что она жива. Разве этого не достаточно? Он побежал за Ребеккой.
— Конечно, мне даже близко не пришлось переживать того, через что прошла ты, но после войны мне тоже пришлось строить новую жизнь. Раньше моей единственной целью было найти тебя и начать чудесную жизнь вместе с тобой после войны. Когда я узнал о твоей смерти, все вокруг тоже умерло. Когда я совершал какие-то поступки, то исходил из того, чего хотела бы ты.
— Я не виновата. Произошедшее после войны — не моя вина.
— Знаю. И никогда не обвинял тебя. Мне от тебя ничего не нужно. Как можно? Еще час назад я думал, что ты мертва. Я не уверен, что не проснусь в холодном поту, понимая, что это сон.
— Это не сон, поверь, все реально.
