— Разумеется, нет, герр Зелер. Вина падет и на меня…
— Не перебивайте, Шульц. Если вы расскажете хоть кому-нибудь, я отправлю в карательный блок всю зондеркоманду, и всех вас замучают до смерти.
— Да, герр оберштурмфюрер. Этого не случится.
Шульц сел возле девочки. Кристофер встал в дверях, проверяя, чтобы вокруг не было охраны. Никто не пришел. Тишину нарушало лишь прерывистое дыхание девочки.
— Как ее зовут? Откуда она? Последняя партия была из Праги?
— Она не говорит — едва в сознании.
— Что, черт побери, мы будем с ней делать, когда отвезем ее в мой кабинет?
— Вы можете отправить ее в детский блок семейного лагеря?
— Не знаю. Попробовать можно. Не уверен, что готов обрекать ее на такое.
Детский блок был одним из худших мест в лагере. Если детям удавалось выжить, их часто забирали для медицинских экспериментов или даже сексуального насилия. У многих капо были собственные маленькие мальчики и девочки. Кристофер подошел, наклонился к ребенку и погладил ее по волосам.
Возможно, быстрая смерть лучше, чем детский блок.
В дверь постучали, и послышался шепот работников зондеркоманды. Кристофер впустил их. Они принесли одеяла и одежду из своих бараков. Один из них говорил по-чешски, другой — по-польски. Шульц говорил по-немецки.
— Где телега?
— У входа, — ответил Бекер. — Там никого нет.
Был уже девятый час, и большинство охранников закончили смену. Но это не означало, что все пройдет легко. Вокруг всегда были дежурные. Прожекторы освещали все происходящее.
Девочку за несколько секунд завернули в пальто и одеяла. Двое мужчин осторожно ее подняли — один за плечи, другой за ноги. Кристофер открыл дверь и выглянул в пустой бетонный коридор, а потом подал им знак проходить. Они вышли на улицу, положили ее на телегу и забросали тряпьем.
— Чтобы толкать телегу с одеждой, не нужно пять человек. Томас, она в порядке? — спросил Кристофер.
— Ей просто нужен отдых, нужно пить. Но, думаю, она справится. Это настоящее чудо.
— Оставь религиозные проповеди. Шульц, вези телегу, а остальные пусть возвращаются в барак.
Телега тряслась по слякоти и снегу. До конторы оставалось несколько сотен метров. Мимо прошел охранник. Шульц опустил взгляд. Они продолжали идти. Девочка начала кашлять, звук четко слышался сквозь одежду.
— Она задыхается? — прошептал Кристофер Шульцу.
— Не знаю.
Группа охранников стояла под навесом у первого склада. Телегу пришлось везти прямо мимо них. Обходного пути не было. Кашель из-под одежды становился все громче.
Кристофер подошел к эсэсовцам, обогнав Шульца и телегу.
— Добрый вечер, парни. Я смотрю, все замело. Есть у кого сигарета?
Один из охранников протянул ему.
— Работаете допоздна, герр оберштурмфюрер, — заметил другой охранник.
— Да, нет покоя нечестивым. Слышали про новый антикоррупционный комитет? Советую быть осторожнее следующие несколько недель.
Телега прогремела мимо, из-под одежды по-прежнему отчетливо слышались сдавленные звуки. Шульц начал громко кашлять. Никто из эсэсовцев на него не взглянул. Кристофер дождался, пока телега отъедет подальше, и бросил на землю наполовину выкуренную сигарету.
— Просто будьте осторожнее, парни. Скоро смена руководства, нужно быть осмотрительными.
Охранники поблагодарили его, и он поспешил догонять телегу, но держался от Шульца на расстоянии, пока они не скрылись из вида. Они шли молча. Кашель прекратился. Кристофер подумал, что девочка умерла. Они дошли до офиса, распахнули дверь. Затащили внутрь охапку одежды и положили на пол. Не было слышно ни звука. Помещение освещали лишь серебряные лучи прожекторов. Кристофер приложил ухо к груди девчушки.
— Поверить не могу. Жива. — Он стукнул Шульца по спине.
Девочка снова закашляла и открыла глаза. Она лежала прямо перед столом Брайтнера.
Глава 29
Шульц поднес ко рту девочки чашку с водой, жидкость полилась у нее по подбородку, она закашляла снова. В офисе было темно. Оба мужчины вели себя абсолютно тихо, было слышно лишь дыхание ребенка. Ее голые ноги дрожали. Они нашли среди тряпья штаны, Шульц помог ей одеться. Кристофер потянулся к одеялу, висевшему на стуле Флика, и Шульц помог накрыть ее. Адреналин начал угасать, и Кристофер пытался придумать какой-нибудь выход из, казалось, неразрешимой ситуации. Девочку невозможно было никуда пристроить. В бараки зондеркоманды Шульц забрать ее точно не мог. Им вообще повезло, что удалось вывезти ее из крематория. Кристофер положил руку девочке на лоб — он стал чуть потеплее. Скорее всего, вся ее семья уже мертва, их тела свалены в крематории или уже сожжены в печах. Было ли ее спасение истинным милосердием? Он взял чашку с водой и снова поднес к ее рту. Шульц заговорил по-чешски.
— Она вас слышит?
— Не знаю.
Задергав ресницами, она открыла глаза и посмотрела на Кристофера сквозь темноту. Она была жива, действительно жива.
— Она очнулась. Спросите, как ее зовут. — Он ткнул локтем Шульца, на долю секунды впавшего в замешательство. — Давайте.
Девочка полностью открыла глаза. Шульц наклонился, погладил ее по щеке и по-чешски спросил, как ее зовут. Она не ответила.
— Спросите еще раз, — потребовал Кристофер.
— Она в ужасе. Ее семья погибла, а она осталась здесь совсем одна…
— Анка, — сказала девочка. Он взял ее за теплую ручку.
— Шульц, можете идти.
— Вы уверены? Что вы будете с ней делать?
— Ну, в крематорий вы ее забрать не сможете точно, правда? Я о ней позабочусь. Возвращайтесь в барак.
Шульц снова погладил девочку по лицу и наклонился к ее уху. Кристофер едва слышал слабый шепот на непонятном ему языке, но разобрал свое имя. Шульц встал.
— Что вы ей сказали?
— Я рассказал ей, кто вы. Сказал, что рядом с вами она в безопасности.
Она снова начала кашлять, и Кристофер сел с ней рядом. Прижал ее к себе и почувствовал, как его обхватили маленькие ручки. Он ждал, пока она разомкнет объятья, но две минуты спустя они по-прежнему сидели вместе. Он убрал руки. Лунный свет серебрил слезы на ее щеках. Она что-то сказала. Так тихо, что Кристофер, скорее всего, не понял бы ее, даже если бы знал чешский. Он чувствовал Ребекку, словно она была рядом с ними.
— Прости, я тебя не понимаю.
Девочка заговорила снова, и по ее взволнованному голосу, по растерянному лицу Кристофер понял — она о чем-то спрашивает. Наверное, о родителях. И он был рад, что не может ответить.
— Оставайся здесь, — он показал на нее, а потом на пол. — Оставайся здесь. Я вернусь через несколько секунд.
