— Но теперь ты хочешь сделать больше, — заключил отец.
— Да. Я должен.
— А если СС узнает, что ты помогаешь заключенным? — спросила Александра.
— Меня казнят. — Александра сразу заплакала. — Но, думаю, это лучше, чем не делать ничего. Я не смогу жить с осознанием, что даже не попытался что-то предпринять.
— Там есть с кем поговорить? Надежный человек? Что другие эсэсовцы думают о происходящем?
— Никого. Остальные думают, что трудятся на благо рейха, ради мира. Они настолько отравлены ложью, что считают, будто поступают правильно. — Он сделал глоток кофе. Напиток оказался слишком горячим и обжег губы. — Что произошло с этими людьми, с другими эсэсовцами, как они могут творить такое? Я видел немыслимые вещи. Зверски убитые женщины и дети… Как они могут? Этот вопрос прожигает мне разум. Я знаю этих людей. Ем с ними. Играю с ними в карты и пью. По вечерам они кажутся обычными, нормальными парнями, с ними можно весело провести время, если не знаешь их истинной натуры…
— Поразительно, какое влияние оказывают годы режима и пропаганды, — сказал Стефан. — Никто не рождается с такой жестокостью в сердце.
— Я часто думаю: если бы я вырос в их среде, то стал бы таким же?
— Ты никогда бы не стал таким же, — ответил отец.
— Не знаю. Если я ничего не сделаю, то ничем не буду отличаться. Эсэсовцы в лагере только раздают приказы. Есть и убийцы, которым нравится там работать, но большинство — пассивны. Они просто делают свое дело.
— То есть истязают и убивают невинных людей? — уточнила Алекс.
— Да.
— И никто ничего не говорит?
— Нет. Иначе их просто отправят на Восточный фронт, как пушечное мясо. Я там совершенно один.
— У тебя есть мы.
— Вы не представляете, какое облегчение — выговориться. Я там задыхаюсь.
— И как, есть идеи? — спросил Стефан. — Ты прав, нужно что-то делать.
— Я правда не знаю, что можно предпринять. У меня есть деньги, и я не должен ни перед кем отчитываться. Через лагерь проходят потоки денег, это просто настоящее цунами.
— Воспользуйся этим, — посоветовал Стефан.
— Погоди, папа. Его могут казнить, — возразила Александра. — Думаю, ему следует быть осторожнее.
— Я запретил мгновенные казни в своем подразделении. Среди работников склада не было убийств уже целый месяц.
— Хорошо. Что еще?
— Должен быть еще какой-то способ им помочь.
— Ты прав, Кристофер. Должен быть способ.
Глава 27
Кристофер сидел идеально прямо, замерев на месте. Добиться встречи с лагеркоммандантом Хёссом оказалось на удивление легко. Казалось, лагеркоммандант и сам хотел увидеться с ним еще раз. Кристофер покашлял и разгладил воротничок, и без того тщательно проглаженный до идеального состояния. Провел рукой по гладкой коже лица и улыбнулся секретарше Хёсса. Она улыбнулась в ответ. Офис Хёсса находился прямо возле забора Аушвица I, прямо рядом со зданием администрации, где находились официальные офисы экономического отдела, которые почти не использовались. Хёсс открыл дверь.
В этом человеке, управляющем всем лагерем, не было ничего необычного. Среднего роста, пониже Кристофера. Густые каштановые волосы. В лице тоже ничего особенного, никаких шрамов или военных ран. Самый обыкновенный человек лет сорока. Из тех, мимо кого пройдешь на улице, даже не обратив внимания, не догадываясь, что он — хозяин всего этого ужаса и смерти. Глядя на него, Кристоферу становилось физически плохо. Хёсс лениво салютовал молодому оберштурмфюреру. Кристофер вошел в комнату и сел в бархатное красное кресло, одно из трех, стоявших перед массивным обтянутым кожей столом. Со стены на них смотрел портрет Гитлера. Хёсс заговорил:
— Я был на прошлой неделе в Берлине, — сказал он, зажег сигарету и протянул Кристоферу серебряный портсигар. Инициалы, выгравированные на крышке, не принадлежали Хёссу. — Я встречался со штандартенфюрером Кёлем, из штаб-квартиры СС. Вы ведь с ним работаете?
— Да-да, с ним. Мы встречались с ним уже дважды. — Какую долю Кёль забирает себе? А Хёсс? — Но нормально поговорить пока не удавалось…
— Да, он чудесный парень. Я с ним неплохо знаком. Вы состоите в партии, Зелер?
— Нет.
Хёсс взял папку, лежавшую перед ним.
— Да, помню, видел в вашем деле. Вы из…
— Джерси, герр лагеркоммандант.
Он думал о мертвых, об их гниющих телах, дожидающихся кремации.
— Да, разумеется. Вас освободили в 1940-м. Надеюсь, у вас нет двойственных чувств?
— Ничего подобного, герр лагеркоммандант.
— Разумеется, — сказал Хёсс и бросил папку на стол. — Здесь, где ведется важнейшая работа для всего рейха, не место таким вещам. Штандартенфюрер Кёль сказал мне, что после вашего назначения продуктивность возросла, и возросла значительно. В Берлине счастливы, а значит, счастлив и я.
— Рад слышать, герр лагеркоммандант.
— Да. Сам я вступил в партию в 1922 году. — Он смотрел куда-то мимо Кристофера, словно вспоминал те безмятежные дни.
— Я читал о ваших достижениях в прошлой войне, как вы стали одним из самых молодых унтер-офицеров немецкой армии. И знаю, что вы начали карьеру в концентрационном лагере в 1934 году как простой охранник. — Хёсс не отвечал. — Мой отец тоже служил на войне. И я благодарен за возможность послужить родине.
На столе стоял бокал виски.
— Приятно видеть такую преданность. Меня очень впечатлили результаты вашей работы в экономическом отделе. Но, как вам известно, я занятой человек. Зачем вы ко мне пришли?
— Кое-что тревожит меня с тех пор, как я прибыл в лагерь.
— Что же, оберштурмфюрер Зелер?
— Коррупция, герр лагеркоммандант. — Хёсс сделал глоток виски. — Не представляю, что происходило в моем отделе до моего появления, и уж точно не хочу судить моих коллег из СС, которые работают в экономическом отделе, но кое-что я слышал. И видел.
— Это настоящая болезнь, — сказал Хёсс. — Не сомневаюсь, что она пришла от самих евреев — недуг жадности. И некоторые действительно поддались искушению. И им должны подавать пример такие люди, как вы, преданные офицеры СС.
— Именно об этом я и хотел поговорить.
— Продолжайте.
— Нужно ввести более строгую систему проверок. Слишком много добра теряется, не успев достичь рейха, где может принести максимальную пользу. — Хёсс налил Кристоферу бокал виски и поставил перед ним, не говоря ни слова. — Должен быть кто-то, у кого есть доступ ко всем документам, деньгам, складам; к тем, кто может следить за заключенными и — да, за самими охранниками, чтобы сразу выявлять все нарушения. — Кристофер сделал глоток виски. — Я следил за экономическим отделом, каждую минуту, каждый день с моего появления, и, по-моему, результаты очевидны. Но этого недостаточно. По моим предположениям, больше десяти процентов ценностей не достигает рейха. Я рассчитал, что с каждых двух тысяч заключенных, проходящих каждый день через крематорий, мы собираем всего около сорока тысяч рейхсмарок, не считая золота и драгоценностей. По логике, заключенные должны приносить больше. Я хочу взять на себя эту обязанность, эту ответственность, чтобы убедиться, что мы ничего не теряем.
