Я подошла к задушевному другу Собачкина.
– Что не так?
– Глянь в окошко, что видишь?
– Дом, который снимает Габузов, – ответила я, – вернее, входную дверь и террасу.
– Глаз как у орла, – пропел Кузя и показал пальцем на раму: – А здесь что?
Я удивилась.
– Окно.
– Внимание на доску под ним!
– Ты про подоконник?
Кузя закатил глаза и ткнул пальцем в еле заметные отметины.
– Это что?
– Царапины, – воскликнула я.
– С бабами требуется адское терпение, – отпустил мне комплимент наш молодец-удалец, – ты сейчас видишь след от какой-то аппаратуры. Евгений залез сюда для того, чтобы подглядывать за Кириллом и Верой.
Я напрягла память.
– Но когда мы сюда вошли, на подоконнике ничего не было.
– Верно, – согласился Кузя, – полагаю, что кто-то сообразил, чем занимается Колымагин, угостил его лекарством, которое вызвало инфаркт, потом открутил, образно говоря, подзорную трубу и смылся.
– И кто это сделал? – опешила я.
– Вопрос дня! – торжественно заявил Кузя. – Езжай к Бобановой. А я пороюсь в кучах мусора, отыскивая материал на Романа.
Из размышлений меня вырвал писк телефона. Прилетело сообщение от Сени. Я уставилась на экран.
«Дашуля! До Дегтярева невозможно дозвониться. И он не читает ни почту, ни что-либо еще, передай ему, что «труп», который нашли у вас в сарае, очнулся. Это на самом деле Евгений. Он тайком проник в ваш сарай, чтобы наблюдать за Верой. Кирилл его не интересовал. У Колымагина проблема с сердцем. Он должен каждый день пить таблетки, он так и делает. У него сейчас трудные времена, клиентов нет, денег, соответственно, тоже, на руках мать-пенсионерка. Он дергался очень, потом к нему обратился Кротов, дал задание узнать, как живет Вера, велел составить распорядок ее дня за неделю. Подробный. Евгений сообразил, что лучше всего наблюдать за женщиной из садового домика на вашем участке, пришел туда, установил нечто вроде подзорной трубы, недолго смотрел на дом, потом его стало тошнить, он развинтил подглядывающее устройство, уложил в сумку и… очнулся в больнице. Евгению просто повезло, что мы его нашли почти сразу после того, как он потерял сознание. Сейчас Евгений еще в реанимации, но прогноз хороший. Никто его убивать не собирался. Просто сердечно-сосудистая проблема. Будь добра, передай информацию полковнику».
Глава 30
– Вера Губарева, – кивнула хорошо одетая дама, – естественно, я помню ее. Мы провели вместе несколько лет.
– Вы знали, почему девочку поместили в интернат особого типа? – спросила я.
Ксения Петровна окинула меня холодным взглядом.
– Уважаемая Дарья, при найме на работу я подписывала бумагу о неразглашении сведений о подопечных. Дело давнее, Вера уже взрослая, замужняя женщина, но я, как и врачи, обязана молчать о некоторых изгибах судьбы своих опекаемых.
– Догадываюсь, что Вера убила Аллу, – сказала я.
По лицу Ксении пробежала тень.
– Что является предметом нашего разговора? Почему вы ко мне пришли? У Веры сейчас нет проблем.
– Откуда такая уверенность? – осведомилась я.
– Кирилл же… – воскликнула Бобанова и осеклась.
– Продолжайте, пожалуйста, – улыбнулась я, – господин Габузов никогда не был вашим подопечным, значит, на него ваша подписка о неразглашении не распространяется.
– Что закажете? – осведомилась официантка, подходя к столику.
– Эклеры у вас сегодня с каким кремом? – спросила Ксения.
У меня в кармане завибрировал телефон. Бывшая опекунша вела увлекательную беседу с подавальщицей, а я тем временем вытащила трубку, взглянула на экран и увидела СМС от Собачкина.
«У Бобановой была сестра, Наталья Петровна, скончалась много лет назад. У нее остался сын – Кирилл Анатольевич Габузов. Надеюсь, ты прочитаешь сообщение до начала беседы с Ксенией».
– А вам что? – спросила официантка.
– Кофе, – заказала я, – эспрессо.
– Десертик желаете?
– Нет, – отказалась я.
– У нас очень вкусно готовят, – начала уговаривать меня девица, чья зарплата, наверное, зависела от размера счета клиента.
Я остановила ее.
– У меня аллергия на сахар.
Девушка убежала.
– Как вы живете с такой болезнью? – посочувствовала Ксения. – Сахар есть везде, даже в колбасе.
– Вот ее я совсем не ем, – улыбнулась я, – и совершенно здорова. Аллергия на сахар – прекрасный способ избавиться от настырной официантки, которая не собирается уходить, пока клиент не закажет все меню.
– Гениально! – воскликнула Бобанова. – Возьму на вооружение.
– Дарю, – улыбнулась я, – срабатывает безотказно во всех случаях. Например, вы не хотите заказывать мясо в томатном соусе? Золотуха на томаты! Мне еще ни разу не встретился сотрудник ресторана, который бы решил, что отек Квинке у клиента прекрасный подарок и реклама заведению, где он служит.
Ксения рассмеялась и стала похожа на человека.
– Спасибо. Чудесная идея. Порой обслуга бывает крайне приставучей.
– И в торговых центрах это срабатывает, – продолжила я. – Ходите по залу, выбираете юбку, подлетает продавщица: «Вам помочь?» Вежливо объясняете: «Нет, спасибо, просто хочу посмотреть». Но девица не уходит, она идет за вами по пятам, предлагает товар, приносит вещи, закидывает вас советами. Пытаетесь избавиться от навязчивой мамзели, но та не понимает вежливых намеков. Сколько ни говори ей: «Я просто гуляю по магазину. Хочу побыть одна», торговка не отлипает. В этом случае я начинаю кашлять и хриплю: «Простите, ваши духи… У меня аллергия. Сейчас упаду в обморок». И красотку как ветром сдувает. Правда, один раз мне ответила:
– Я не пользуюсь парфюмом.
– Значит, шампунь, – не сдалась я, – гель для душа, крем, зубная паста. Короче, я сейчас лишусь чувств. Сработало. Вера ваша невестка. Вы, наверное, поддерживаете связь?
Лицо собеседницы вытянулось.
– У меня нет детей.
– Я имела в виду Кирилла Габузова, племянника, – улыбнулась я.
– Откуда вы знаете? – покраснела Ксения.
– Разве это секрет? – удивилась я.
Ксения вытащила из сумки блистер, выщелкнула из него таблетку и положила ее в рот.
– Нет, делать тайну из того, что у меня была сестра, глупо. Но мы с Кириллом не общаемся. Не одобряю то, чем занимается Габузов.
Я прикинулась удивленной:
– Он вроде бизнесмен.
– Отставной козы барабанщик! – в сердцах воскликнула Бобанова. – Воспользовался моими связями. Весь в отца мошенника и мать дуру! Сестра мой крест! Она родила от великой любви. А она, любовь эта великая, смылась при первом писке новорожденного.
