Только спустя какое-то время сама собой стала проступать разница в воспитании и характерах. Митя был родом из Горького, его родители, люди с рабочей закалкой, сызмальства привили сыну чувство ответственности и справедливости. Он раньше других вступил в ряды ВЛКСМ, стал секретарем комитета комсомола – словом, уверенно выдвинулся в передовые.
Когда подошло время, Митя подал документы в Подольское артиллерийское училище. Дома его выбор одобрили: командир – тот же рабочий, только в его руках куда более сложный инструмент, чем токарный станок или кувалда. Но и ответственности больше.
Вот эта книжная упертость Мити в насущных делах и будоражила живую Сашкину натуру. Он-то все воспринимал совсем иначе. Конечно, Митя со своим буквоедским объяснением всегда будет у командира в почете. Но ничего, настоящее дело покажет, кто прав.
– Митя, нельзя же быть таким правильным! – Сашка не упускал возможности подковырнуть друга. Вот и сейчас стал ехидно загибать пальцы. – Комсорг батареи, отличник боевой подготовки, будущий генерал! Смотри, так и до маршала дослужишься!
– Да ну тебя. – Митя в ответ загнул только один палец. – Балабол.
Оба разом замолчали, заметив стоявшую за медицинской палаткой Машу. Девушка укладывала в вещмешок чистое постельное белье и украдкой бросала взгляды в их сторону. В пылу спора ребята не сразу заметили ее, а когда увидели, не сговариваясь, смутились.
– Сань, не липни ты к Маше, а? Она девчонка хорошая, настоящая, не какая-нибудь там…
Митя осекся, наткнувшись на твердый взгляд собеседника.
Сашка весь как будто закипел:
– Какая «не какая-нибудь»? Тоже, как ты, правильная, да? То есть – мне не пара? Так, что ли? А кому тогда пара? Тебе?
Митя растерялся:
– Да я не то хотел сказать.
Но Сашка уже не унимался, всем корпусом подался к Мите, захрипел, переходя на сдавленный крик. Опрокинутый котелок отскочил в траву.
– Выходит, если я из детдома, то мне не ко всякой девчонке можно… липнуть? Так, что ли?
– Ну, опять тебя понесло… – Митя был уже не рад, что затеял этот разговор…
– Ну, а как? – не унимался Лавров. – Маша, значит, правильная, по-твоему – настоящая, а я ненастоящий. Что же ты, правильный, меня такого в друзья себе выбрал?
– Я не выбирал. – Митя повалился на спину, показывая, что спор окончен.
Сашка хотел сказать еще что-то, но тут неожиданно раздалась песня. Она, словно ветер, ворвалась в размеренную курсантскую жизнь, заставила всех разом замереть и обернуться в сторону проселочной дороги.
Из-за ближнего перелеска, чавкая дорожной жижей и бряцая амуницией, показалась колонна курсантов пехотного училища. Сверкая примкнутыми к винтовкам штыками, особенно грозными в свете осеннего заката, они изо всех сил тянули знакомые слова, стараясь подбодрить себя на марше:
Шел отряд по берегу, шел издалека,
Шел под красным знаменем командир полка.
Голова обвязана, кровь на рукаве,
След кровавый стелется по сырой траве.
Эх, по сырой траве!
Ребята знали друг друга: те были тоже свои, подольские. Притихшие было артиллеристы теперь заметно оживились, подскочили с мест.
– Здорово, царица полей! Много ли немцев настреляли из своих трехдюймовочек?
Раздался дружный хохот. Добрая шутка и настроение поднимает, и собственное превосходство порой доказывает лучше всякого доклада.
Пехотинцы как раз закончили песню. Ну, держись, артиллерия, в долгу не останемся.
– Много – аж со счета сбились. И в атаку сходили, и в рукопашной силой померились. А вас так и не пускают в дело? Все по фанере своей стреляете да за железяками прячетесь? Эх вы, боги войны…
– Вы что, в расположение не торопитесь? Вас что, забыли или из училища выгнали? – подхватили из строя.
– Да нет, – нашелся еще какой-то остряк, – у них перекур: час воюют, три отдыхают.
Пехотинцы засмеялись так же громко, как только что пели песню. Курсант Васильков ловко поправил наползающие на нос очки – знай наших! Другой курсант, коренастый Раиль Яхин, парень уже «бывалый», задорно подмигнул показавшейся у дороги Люсе и, достав из-за пазухи букетик полевых цветов, бросил ей прямо в руки. Девушка зарделась, быстро огляделась вокруг и, помахав Яхину рукой, бережно прижала подарок к груди.
Митя толкнул Сашку в бок:
– Давай так договоримся. Ни ты, ни я ничего не делаем, а если Маша сама выберет кого-то из нас, то так тому и быть.
Сашка, уже успевший переключиться на перепалку с пехотинцами, удивленно посмотрел на товарища и задорно заметил:
– А у нас из-за девчонок дрались.
Митя удивился:
– Но мы же с тобой не будем драться? – Сашка молчал, твердо глядя в глаза товарища. – Ну что, уговор?
Сашка переступил с ноги на ногу, посмотрел на удаляющуюся колонну пехоты, заметил так и не сошедшую с лица Люси улыбку и махнул рукой:
– Уговор!
* * *
В длинном коридоре санчасти царил полумрак. Маша, дежурная медсестра, прислушивалась к шуму ветра, загнанного в строгую геометрию казарменных зданий. Она пыталась сосредоточиться на чтении учебника по медицине, но строчки сливались и она никак не могла вникнуть в смысл написанного. Усталость последних дней наваливалась все беспощаднее. Время от времени она вставала и ходила, стараясь взбодриться. Доходила до кабинета дежурного врача, останавливалась возле двери, прислушивалась. Раиса Игоревна тоже не спала: было слышно, как шелестят страницы журнала, как позвякивает чайная ложечка, скрипит стул.
Военврач Никитина была из тех смелых женщин, которые не уехали в эвакуацию, а остались верными своему врачебному делу именно на фронте. Возможно, еще и потому, что хотела в трудную минуту быть рядом с сыном. Ее Славик числился курсантом артиллерийского училища, готовился стать офицером. Помимо врачебного долга Раиса Игоревна испытывала материнский долг и сейчас должна быть там, где ее сын, чтобы хотя бы взглядом поддержать его. А заодно и самой иметь возможность видеть, что он жив и здоров. И уверенность эта питала силой и саму Никитину, потому что была она обычной женщиной, в одиночку вырастившей сына.
Думая об этом, Маша невольно задержалась возле ее кабинета и попыталась представить себя на месте военврача третьего ранга. У девушки забилось сердце: сколько же приходится выдерживать на своих плечах этой строгой, но только с виду, женщине, как тяжело ей совмещать заботы матери, готовящей сына к войне, с обязанностями начальника медицинской части. Нет, Маша, наверное, так бы не смогла.
Девушка поспешила вернуться на свое место, отложила книгу и незаметно для себя положила голову на руки. Она не видела, как мелькнула вдоль стены чья-то юркая тень, как качнулся, слегка звякнув медицинской посудой, громоздкий стеклянный шкаф. Зато она ясно уловила стук закрываемой двери и гулкие шаги, приближающиеся к ее посту.
