Рядом раздаётся оглушительный хохот. Юкино, вздрогнув, поворачивается на звук и видит двух оживлённо болтающих старшеклассниц в коротких юбках.
— Ты умяла целую тарелку кальби?!
[18] Прям щас?
— Сегодня физра вторым уроком. На одном мамином скудном завтраке я сдохну.
— Нормальные люди такое не едят. Вон у храма итальянская закусочная новая, хоть бы туда зашла.
Их разговор напоминает возню маленьких котят: каждое слово как резкий удар передней лапкой; время от времени девушки разражаются громким смехом, а в паузах ещё умудряются ловко управляться со смартфонами.
«Скажи ещё, панини
[19] в моде», «Блинчики — так точно прошлый век». Слушая эту трескотню, Юкино вновь поражается тому, сколько у них энергии.
«Неужели просто стоять на станции так весело?» — недоумевает она. Лишённый всякого выражения голос из репродуктора объявляет, что по первому пути прибывает поезд на Синдзюку. Это становится последней каплей, и силы воли Юкино уже не хватает, чтобы держаться дальше. Она чувствует, как к горлу подкатывает тошнота.
Держа над головой раскрытый зонтик, Юкино идёт по огромному национальному парку, занимающему часть районов Синдзюку и Сибуя.
В итоге она не села на поезд. Просто не смогла. Ещё не открылись двери вагонов, а она уже влетела в станционный туалет, и её вырвало. Желудок чуть не вывернулся наизнанку, но рвоты почти не было, только несколько нитей липкой слизи.
«Всё-таки сегодня я никуда не поеду», — обречённо подумала она, поправляя перед зеркалом потёкшую от слёз косметику. Но это решение, помимо чувства вины, принесло душевный покой. Покинув станцию, минут через пять ходьбы она оказалась у парка и вошла через ворота Сэндагая.
Деревья вокруг вдоволь политы дождём, и именно в это время года они обильно покрываются блестящей зелёной листвой. Бьющий по ушам грохот поездов линии Тюо и рёв грузовиков на скоростных трассах звучат отдалённым шёпотом, нежным и слабым, и Юкино чувствует себя в безопасности, как будто здесь её кто-то защищает. На ходу она слушает перестук дождя по зонту, и ей кажется, что вода понемногу смывает накопившуюся усталость. И неважно, что туфли заляпались грязью, ведь так приятно ступать по мокрой земле. Она пересекает лужайку, минует дом в тайваньском стиле, проходит по узкой тропке, какие бывают в горах, и попадает в традиционный японский сад. Здесь пока никого, как и всегда в этот час. Юкино пробирается сквозь свисающие ветви клёнов, переходит через маленький каменный мостик, поднимается в облюбованную ею беседку и складывает зонт. Едва опустившись на скамейку, она замечает, что её тело отяжелело и понемногу немеет, будто от нехватки кислорода. Нужно подкрепиться. Юкино открывает купленную в ларьке банку пива, отпивает несколько глотков и делает глубокий выдох. Силы стремительно её покидают, и кажется, что размякли даже мысли. В уголках глаз, непонятно почему, выступают слёзы. А ведь день едва начался.
— Не знал я, да и спрашивать не стал бы, как этот день прошёл и что случилось... — тихо произносит Юкино.
Когда задержавшиеся до конца встречи выпускники помогли убраться в комнате художественного кружка и вся компания вышла из школы, было около шести часов вечера. На улице совсем стемнело, похолодало, и по-прежнему лил дождь. Царившее весь день солнечное настроение к этому времени безвозвратно превратилось в печаль расставания, и ребята, со слезами на глазах попрощавшись с учительницей, отправились по домам. Остались только Юкино и Хинако-сэнсэй: они жили в одной стороне и потому, раскрыв зонты, пошли вместе.
Счастье быть с ней наедине омрачалось унылым предчувствием, что этот раз, скорее всего, последний, и по дороге Юкино не произнесла ни слова. Хинако-сэнсэй, вопреки обыкновению, тоже молчала.
«Я подросла и стала выше неё», — отметила про себя Юкино и, углядев в этом очередной признак того, что учительница от неё отдаляется, совсем загрустила.
«Мне наверняка не раз придётся пережить это чувство потери», — подумалось ей почему-то. Она пока ни с кем не встречалась и всё же пребывала в странной уверенности, что близкие отношения с другим человеком включают в себя печаль одиночества.
— Ты ведь живёшь за железной дорогой? — словно только что вспомнив, спросила Хинако-сэнсэй, глядя в сторону путей линии Ёсан.
— Да, — ответила Юкино, и у неё учащённо забилось сердце.
— Значит, уже недалеко, — сказала учительница, и разговор сошёл на нет.
Стук каблуков её ботинок чередовался с топотом лоферов
[20] Юкино. Пруд снизу от дороги впитывал падающий в него чёрный дождь. Молчание становилось невыносимым, Юкино решила сказать хоть что-нибудь, но стоило ей открыть рот, как Хинако-сэнсэй тихо произнесла:
— На самом деле меня никуда не переводят. Я увольняюсь.
— Что?
Она не ослышалась? Юкино попыталась разглядеть лицо учительницы, но его скрывала густая тень от зонта.
— Я увольняюсь, — голос немного окреп. — Извини. Я подумала, что просто обязана тебе об этом сказать.
Как же так? Душа Юкино металась в сомнениях. Слова учительницы не укладывались в голове. Только ногам не было до этого дела, и они несли её дальше. Хинако-сэнсэй продолжила то ли грустным тоном, то ли радостным:
— У меня будет ребёнок. Так что я решила переехать поближе к родителям.
Почему? Почему бы не сказать: «Я вышла замуж»? Почему не: «Я уезжаю к родителям»? Зачем же врать о смене работы? Юкино казалось, что понять причину будет просто, и в то же время — что это совершенно невозможно. У неё перехватило дыхание. Будто кто-то вдруг сунул её головой в воду и не даёт вырваться. Единственное, что она ощущала, — это давящий страх: «Меня бросили». Или ей стало страшно за Хинако-сэнсэй, что её бросили? Кто на самом деле кого бросил? Одни вопросы, никаких ответов, в мыслях полный беспорядок. Она была близка к панике.
Хинако-сэнсэй тихонько засмеялась. Тем самым нежным голосом, спасавшим Юкино из всех передряг.
«Почему она смеётся?» — с недоумением подумала Юкино и вновь посмотрела на учительницу.
— Что, удивила? Да уж, нелегко делать то, чего от тебя никто не ждёт.
Теперь уже Хинако-сэнсэй вглядывалась в лицо Юкино из-под своего зонта. По рельсам за полем проехал состав из трёх вагонов, и жёлтый свет из его окон подсветил лицо учительницы. Обожаемое, доброе, улыбающееся лицо человека, который постоянно защищал и подбадривал её. Юкино почувствовала, как в груди занимается пожар.
