— Ну вас, экстрасенсов, — фыркнул кто-то из мальчишек.
— Мы знали, что Хинако-сэнсэй с причудами. Ты тоже, Юкинон? — поддразнивая, спросила одна из девочек.
— Нет, конечно! Я просто хотела сказать, что очень удивилась! — возразила Юкино, недовольно скривив губы.
Все, кто был рядом, замерли, не отрывая от неё взгляда, а мгновение спустя она почувствовала, как по кабинету пробежал лёгкий холодок враждебности.
«Ну вот, опять», — с отчаянием подумала Юкино, но тут вмешалась Хинако-сэнсэй и уверенным тоном, как и положено учителю, сказала:
— Душа человека не изменится и за тысячу лет. Старинная литература — это чудо, правда?
— Ну, может быть, — загалдели в ответ ученики. — Только она какая-то сложная.
Хинако-сэнсэй добродушно рассмеялась. В классную комнату вернулся мир. За окном висело низкое закатное солнце, и его лучи, как на картине, подсвечивали силуэты полноватой учительницы и одетых в школьную форму детей. У Юкино отлегло от сердца, и она подумала: «Чудо — это вы, Хинако-сэнсэй». Она снова пришла на помощь и смогла найти нужные слова. Самое настоящее, живое, всамделишное чудо. Юкино всегда представляла, что между ней и миром пролегает пустое пространство, и сейчас там появилась и со щелчком заняла своё место ещё одна шестерёнка. За это, и за многое другое ей надо благодарить Хинако-сэнсэй.
Детские годы Юкино прошли в префектуре Эхимэ
[15], она слыла самой красивой девочкой в округе, и в основном эта красота приносила ей одни несчастья.
То была причудливая, неземная красота. Куда бы ни шла Юкино, в её маленьком городке, затерянном между морем, горами, рисовыми полями, водоёмами и мандариновыми садами, она всегда привлекала к себе внимание. Каждый без исключения проходящий мимо провожал её ошарашенным взглядом, и каждый такой взгляд ранил её в самое сердце.
«Неужели у меня такое странное лицо?» — всерьёз переживала она.
В младшей школе, где число учеников уменьшалось из года в год, её страдания только усилились. У неё была необыкновенно изящно вылепленная голова, белая кожа, тонкие, длинные и хрупкие с виду руки и ноги. Черты лица могли бы принадлежать искусно выточенной кукле, в огромных чёрных глазах прятался таинственный влажный блеск, а на длинных ресницах, придававших её взгляду глубину, казалось, мог бы удержаться карандаш. Своим робким, пугливым поведением она неведомым образом соблазняла и манила, тем самым выделяясь из толпы ещё больше. Так же как сияет белый парус на серой глади океана, Юкино, сама того нисколько не желая, излучала заметный всем и каждому ослепительный свет.
Там, где она появлялась, что-то менялось в воздухе. Мальчики почему-то не могли утихомириться, и это портило настроение девочкам. Стирала ли она что-то ластиком, накрывала ли на стол, пила ли молоко или неправильно решала задачу — всё превращалось в зрелище потрясающей красоты, и учителя непроизвольно заговаривали с ней чаще, чем с другими, ещё больше изолируя её от окружающих. К тому же, вероятно из-за излишней скованности, у неё мало что ладилось, а с физкультурой и музыкой и вовсе было ужасно. Она не могла даже ровно пройти по гимнастическому бревну и не попадала в такт, стуча в кастаньеты. Подобные промахи сошли бы с рук любому другому ребёнку, но, когда их совершала Юкино, это только усиливало сложившееся о ней впечатление. И, будто получив законный повод изгнать чужака, дети, кто открыто, а кто тихим шёпотом, говорили: «Ну да, она же немножко чокнутая». Юкино жила, словно затаив дыхание, и старалась никому лишний раз не попадаться на глаза.
Поэтому, с тех пор как она перешла в средние классы и познакомилась с Хинако-сэнсэй, она не могла ей не завидовать. Учительнице было около двадцати пяти лет, она преподавала родной язык, и у неё было всё, чего так не доставало Юкино. И лишённое резких черт, добродушное широкое лицо, и округлая, пышная фигура — учительницу так и хотелось обнять, и располагавший к непринуждённому общению тихий нрав. А ещё ощущение домашней простоты, из-за чего все привыкли звать её не по фамилии, Огава-сэнсэй, а по имени.
Юкино считала, что Хинако-сэнсэй идеально вписывается в этот мир.
«Мой облик отдаляет меня от людей, а вот её внешность — настоящее благословение судьбы», — думала она и часто жалела, что не родилась такой же. Доходило до смешного: ночами Юкино на полном серьёзе представляла, как утром просыпается и видит себя похожей на Хинако-сэнсэй.
А позже она с удивлением заметила, что даже её разрыв с миром благодаря учительнице самым естественным образом становится меньше. Всякий раз, когда из-за присутствия Юкино обстановка накалялась, Хинако-сэнсэй умело сбивала пламя. Когда все взгляды готовы были сойтись на Юкино, Хинако-сэнсэй, сознательно или по наитию, с мягким укором произносила несколько слов и отвлекала от неё внимание. Более того, тем самым она понемногу учила всех в классе, как следует обращаться с особенностями Юкино.
Все три года средней школы она мысленно просила, чтобы Хинако-сэнсэй стала её классным руководителем, но мечта так и не сбылась. Вместо этого Юкино записалась в художественный кружок, где Хинако-сэнсэй была куратором, и проведённое там время, безо всякого преувеличения, стало для неё спасением. Едва ли не впервые в жизни школа перестала приносить ей одну лишь боль. И пусть она по-прежнему выделялась, и даже скучный, бесформенный школьный сарафан, который носили все ученицы, сидел на Юкино как сшитое специально на заказ платье, кружок подарил ей радость общения с друзьями её возраста. И всё это — заслуга Хинако-сэнсэй.
Она страдала от безнадёжной любви к учительнице — или от какого-то очень близкого к любви чувства, вызывающего на глазах слезы, — и не переставала ею восхищаться.
Когда Юкино перешла в старшие классы, её красота пришла в несколько большее соответствие миру. Кофейного цвета блейзер и пурпурный бант на шее уже не скрывали округлившуюся грудь, плиссированная юбка из клетчатой шотландки заканчивалась заметно выше худых коленок, и, конечно же, в таком наряде она выглядела вызывающе прелестной, как девушки-идолы, то и дело мелькавшие по телевизору. Но оттого, что на Юкино теперь могли примерить подобную роль, красоте наконец-то нашлось назначение. На всём пути от дома до новой школы — на велосипеде, потом на поезде, затем снова на велосипеде — она была известна как «та обалденная девчонка», но её красота из ненормальной превратилась во всего лишь необычную. На место встала ещё одна шестерёнка. Юкино стало ещё чуточку легче дышать.
— Знаешь, Юкинон, за то время, что мы не виделись, ты почти превратилась в человека.
Так сказала её подруга по внеклассным занятиям, когда спустя два года они вновь собрались в родной средней школе. Хинако-сэнсэй переводили на другую работу, и на выходных художественный кружок устроил ей проводы, пригласив в том числе выпускников прошлых лет. В тот день с утра лил дождь, внутри старого здания даже при включённых обогревателях изо рта шёл пар, но это не мешало тридцати с лишним ученикам оживлённо болтать и потягивать приятно холодящую горло колу.
