Он прожил во Флоренции два безумных года, и вот пожалуйста, уже сносно говорит по-итальянски, а в одном обувном ателье, куда он часто наведывался, ему позволяют выполнять кое-какую вспомогательную работу, хотя он пока ещё студент. Решив ненадолго съездить домой, он отважился сообщить об этом Юкино-сан. Она ответила, что приблизительно в то же время будет в Токио по делам. Потому-то на последние три месяца перед возвращением Такао поставил себе цель: доделать те самые туфли.
Он проходит через турникет и запирает чемодан в ячейке автоматической камеры хранения. Оставшись с одним рюкзаком, надевает его на спину, идёт к киоску и покупает виниловый зонтик. Удивляется тому, как вежливо разговаривает с ним продавец. Вытаскивает из кошелька японские банкноты — их оформление кажется ему экзотической диковинкой.
Она сошла на станции Сэндагая линии Собу.
Заперев дорожную сумку в ячейке автоматической камеры хранения, Юкино открывает складной зонтик багрового цвета и выходит на улицу. Купол зонта, превратившись в подключённый к небосводу динамик, доносит до её слуха музыку дождя. По звучанию она понимает, что ливень усилился.
«Всё-таки я немного перепила». Юкино решает, что ей стоило бы протрезветь, и ноги сами, будто она ходит здесь каждый день, несут её в кафе рядом со станцией.
— Вам здесь или с собой? — спрашивает официант, и она отвечает:
— С собой, пожалуйста, — и добавляет: — Два стакана.
Когда он сошёл с деревянного моста в японском саду, звук дождя снова немного поменялся.
Щелчки капель по воде заглушаются шелестом раскачивающихся листьев. В медленное шарканье его самодельных броги
[92] по земле вплетается звонкое щебетание белоглазок. Сквозь ветки чёрных японских сосен видна поверхность пруда, а в ней отражаются розовые цветки рододендронов, рыжая кора красных зонтичных сосен, яркая зелень листьев клёна.
В рюкзаке за спиной у Такао лежат сделанные для Неё туфли. Маленького размера лодочки на пятисантиметровом каблуке. Бледно-розовый носок, верх — слабого, близкого к белому телесного оттенка, и лимонно-жёлтый, словно выцветший на солнце, каблук. К концу длинного ремешка, застёгивающегося вокруг лодыжки, пришито украшение в форме кленового листа. Это туфли для Неё, и на сей раз в них можно будет ходить долго.
Где-то громко каркает большеклювая ворона, а из далёкой небесной вышины едва слышно доносится гром.
«О если б грома бог...»
Губы Такао сами шепчут эту строчку.
Душа наполняется предчувствием.
Из плотного окружения мокрых кленовых листьев выглядывает беседка. В ней виден силуэт сидящего человека. Вдыхая запах дождя и не давая чувствам разыграться, Такао продолжает идти, подходит ближе. Листья расступаются, и теперь беседка видна целиком.
А в ней — женщина, одетая в бледно-зелёную юбку.
Такао останавливается.
У неё мягкие, ровно подстриженные волосы до плеч. Она подносит ко рту стаканчик с кофе и мельком смотрит на него.
«Будто заканчивается дождь», — думает Такао, глядя, как напряжение на лице Юкино — казалось, она едва сдерживает слёзы — медленно сменяется улыбкой.
Послесловие
Литература — моя давняя неразделённая любовь.
И не только она. Мне всю жизнь казалось, будто я безнадёжно влюблён и в мангу, и в кино, и в анимацию, и в природные пейзажи. Иначе говоря, они мне нравятся, а вот я им вовсе не так интересен. Полагаю, взрослому человеку эти чувства ничего не дают, и всё же я никак не могу от них отделаться.
Так как я работаю режиссёром-аниматором, то, по крайней мере, у меня есть возможность признаться анимации: «Как же сильно я тебя люблю». Но с литературой так не получалось. Самое большее, на что меня хватало, — это безостановочно перелистывать страницы книг в свободное время — например, в поезде, или в ожидании, пока закончится рендеринг
[93] (что бывает весьма часто при просчёте кадров цифровой анимации на персональном компьютере), — и восхищаться: «До чего же, должно быть, интересно заниматься литературой!»
Поэтому, когда роман «Сад изящных слов» начал печататься в журнале «Да Винчи», я был вне себя от счастья. Писать его стало настоящим удовольствием. Я решил вдоволь насытить текст всем тем, что считал невозможным или слишком трудным для анимации. Например, написать: «...она... улыбнулась, как улыбается заблудившийся ребёнок». В такие моменты я думал (обращаясь к самому себе как к режиссёру): «Как тебе это? Сумеешь передать картинкой?» Сможет ли актёр точно сыграть «заблудившегося ребёнка»? Сможет ли художник так нарисовать лицо, чтобы любой увидел на нём именно это выражение? Скорее всего, нет. Показать тревогу, наверное, получится, но крайне сложно добиться того, чтобы зритель дошёл до простого сравнения с заблудившимся ребёнком. Или же я пишу: «Через закрытую дверь, как из-под надетых наушников...» и про себя ухмыляюсь: и это тебе (картинке) не под силу. Зритель не станет ассоциировать фоновый шум в школьном классе с наушниками. Я лично убедился, что соединять слова в предложения и есть главное наслаждение в литературе. Оглядываясь назад, готов признать, что я лишь сам себя раззадорил, и всё-таки для меня то время было счастливым.
Изложение получается сбивчивым, но скажу сейчас: роман «Сад изящных слов» основан на одноимённом анимационном фильме, срежиссированном мной и впервые вышедшем на экраны в 2013 году. То есть мне предоставили возможность пересказать свою собственную работу. Однако фильм длится сорок шесть минут и история в нём подана только с точек зрения Такао и Юкино, в книге же прибавилось рассказчиков, и она по-новому скомпонована — боюсь, в кино такой объём не уместился бы и в два часа. Я старался сделать роман интересным и для тех, кто уже видел фильм, и для тех, кто ещё нет.
Итак, несмотря на приподнятое настроение, с которым я взялся за перо, удовольствие не могло длиться долго — и, пожалуй, этого стоило ожидать. Вскоре я обнаружил, что, как ни крути, но в каких-то случаях изображение и выразительней, и точней.
Возьмём, к примеру, такое понятие, как «атмосфера». Нарисуем картину вечернего города. Наложим сверху пронзительную музыку. В какой-то момент — неважно в какой — зажжём свет в одном окне или же внезапно его погасим. Этого хватит, чтобы вызвать у зрителя определённое настроение, создать то, что иначе как «атмосферой» не назовёшь. По сути, эмоциями изображение наделяют сами люди, и потому света в окне достаточно, чтобы их пробудить. Но как добиться подобного эффекта в тексте? Тут есть над чем поломать голову.
