— Не просто убийство, а с особой жестокостью, — сочувственно прошептал Такао.
— И всё-таки, мама, — неожиданно став предельно собранной, спросила Рика-тян, хотя язык её уже не слушался, — если Сёта в школе звал выйти за него замуж, почему сейчас от него ничего подобного не услышишь?
— Я за водкой, — тихо сказал Сёта и вышел из квартиры.
— Смылся, смылся! — на два голоса рассмеялись мы с Рикой-тян. Через какое-то время, выложив друг другу парочку его постыдных секретов, мы успокоились.
— А эти наклейки кто клеил, Сё-тян и Такао-кун? — спросила у меня Рика-тян, стоя на кухне рядом с Такао и рассматривая обрывки, оставшиеся на колонне.
Действительно, плотно налепленные друг на друга выцветшие картинки несколько резали глаз. Бо́льшая часть уже оторвалась, но несколько сердечек и фруктов уцелели. Я смотрела на девушку, одетую в мой фартук, и представляла себе, что бы здесь изменилось, если бы у меня была дочь.
— Ну да, — ответила я. — Такао, помнишь?
— Более-менее, — отозвался он, не оборачиваясь и что-то нарезая ножом. — Унаследовал эту обязанность от братца.
— Унаследовал?
— Когда мама возвращалась с работы и готовила ужин, у нас было принято лепить наклейку в награду за то, что она достойно трудилась весь день.
— Какие очаровательные дети!
— Сёта наверняка всё забыл, — засмеялась я. — У него память плохая.
Рика-тян выставила на стол маленькие тарелочки с моллюсками и маринованными сезонными овощами.
— Но я всё помню, словно это было вчера. Даже голоса́ сыновей до того, как те поменялись.
Лязгнула входная дверь — это вернулся Сёта, неся в обеих руках пакеты с покупками. Убирая продукты и пиво в холодильник, он весело болтал с Рикой-тян.
«Смотрите-ка, ожил», — подумала я.
— Кстати, у нас будет ещё один гость! — ухмыляясь, сообщил мне Сёта.
— Он точно придёт? — недоверчиво спросил Такао.
— Ага. Когда я позвонил, он сказал, что с радостью, если только нам это не в тягость, — ответил Сёта. — Нервничал жутко!
— Что за гость? — в один голос спросили мы с Рикой-тян.
Какой ещё гость?
— А ты как думаешь? — важно ответил Сёта.
Такао криво усмехнулся. У меня не было никаких догадок.
— Симидзу-сан! — сказал Сёта. Прозвучало как «Попалась!».
А? Симидзу-сан? Кто это?.. Что?!
— Симидзу-кун?! Как? Почему? И откуда у вас его номер телефона?!
— Он сказал, когда ты ушла из дома.
— Мы с ним расстались!
— Знаю, ты мне все уши прожужжала. До сих пор ведь жалеешь.
Такао объяснил Рике-тян, что случилось:
— Мама с ним встречалась, он дизайнер и младше её на двенадцать лет.
— На сколько? На двенадцать?! — удивлённо воскликнула Рика-тян.
— Эй, там! Тебе кто позволил рассказывать?
— Да ладно тебе. Кстати, вот ты и протрезвела, — довольно сказал Сёта.
Это да, протрезвела. Сёта со мной поквитался. Ох, надо хоть макияж поправить.
— Куда вы, мама? — позвала меня Рика-тян, когда я направилась к выходу из кухни.
— Лицо поправить, — запаниковав, сказала я.
Сёта захохотал:
— Он ещё нескоро. Давай-ка пока успокойся и присядь. У нас праздник в честь Такао. Надо за него выпить.
— Сподобились наконец, — с усталым видом сказал Такао. — Вижу, вам всего-то понадобился повод надраться, а я тут так, для галочки.
— Снова на старт! — весело сказала Рика-тян и выставила на стол несколько видов спиртного. — Ты что будешь, Такао-кун?
— Ну давай имбирное пиво.
Мы вчетвером сели за стол. Я взяла стакан с рисовой водкой, Сёта — банку с пивом, Рика-тян подняла бокал с белым вином.
— Поздравляем! — и мы чокнулись своими разномастными напитками.
Я неожиданно вспомнила те сверкающие на солнце антенны. Этот свет никогда не померкнет. Единственная секундная вспышка будет всегда освещать мне путь.
— Спасибо. И до новой встречи, — полным решимости голосом сказал мой сын.
Настала весна,
Когда расцветать начинают
Вараби
У стремительных горных потоков,
Бегущих, сверкая, со скал...
[85]
«Маньёсю» («Собрание мириад листьев»).
Книга 8, песня 1418
Песня радости, сложенная принцем Сики. Ростки вараби — японского папоротника — предвещают приход весны.
Эпилог
Когда ты сможешь пойти ещё дальше.
Такао Акидзуки и Юкари Юкино
Если подумать, в Токио она не была уже четыре с половиной года.
«С тех пор я не ездила туда ни разу», — осознаёт Юкари Юкино, ранним утром разглядывая море из окна поезда линии Ёсан.
Низко над водой выстроились ряды тяжёлых кучевых облаков. Они напоминают заполонивших небо гигантских рыб, и от такого размаха захватывает дух. Юкино пробегает взглядом от берега к горизонту, присматриваясь к едва уловимым переходам между оттенками серого на их обращённых к земле животах. Цветом облака над открытым морем ничем не отличаются от торчащих из воды неприметных маленьких островков. Под пасмурным небом море похоже на огромную пустыню. Оно застыло в полной неподвижности, и кажется, что его наполняет вовсе не вода. Юкино представляет, как бежит по этой пустыне, и у неё снова кружится голова: «Как же здесь просторно!» Море и правда каждый день разное.
«Наверное, окружающие человека пейзажи и формируют его душу», — неожиданно задумывается она. Эта мысль напоминает ей о том, что она увидела четыре с половиной года назад. О сентябрьском дне, когда Юкино вернулась в родные края. О виде, открывшемся из окна поезда, который вёз её из аэропорта Мацуяма в Имабари
[86]. Время шло к вечеру, и чем темнее становилось вокруг, тем больше огней зажигалось в жилых домах. В окнах кухонь мелькали силуэты людей, готовящих ужин. Юкино удивилась, сколь разрозненными были эти источники тёплого жёлтого света. По сравнению с Токио, дома и люди физически находились гораздо дальше друг от друга.
«Таков истинный облик одиночества», — подумала она. С приходом ночи оно становится наглядным. Заполняет сердце. Поэтому для живущих здесь так естественно искать общения. Ей тогда показалось, что она ухватила нечто невероятно важное.
