Такао жутко разозлился. Только не понял, на кого именно — на Сёко ли Айдзаву, на Неё, за то, что утаила свою профессию, или на себя самого, за то, что ничего не знал.
И всё-таки ему удалось загнать поглубже клокотавшую внутри ярость и кое-как дотерпеть до окончания занятий. Пока звенел звонок, означавший, что можно идти домой, он молча наблюдал из окна кабинета на втором этаже, как Она выходит через ворота. За ней, конечно же, увязались несколько учеников, они плакали. Закат в тот день был ядовито-красного цвета. Затем Такао направился прямиком в кабинет двенадцатого класса. Отыскал ту самую Айдзаву и сказал:
— Говорят, Юкино-сэнсэй увольняется.
Что будет дальше, он не задумывался.
— Плевать я хотела на старую шлюху, — презрительно бросила та, и, прежде чем Такао успел что-то сообразить, его ладонь ударила Айдзаву по щеке.
На полпути Такао заметил, что зашёл не туда, но всё же продолжал идти дальше.
Он оказался в слабо освещённом жилом квартале. Тёплый ветер с шелестом раскачивал деревья на обочинах и электрические провода. В далёкой вышине бесцветного ночного неба висел тонкий белый месяц. Левое веко у Такао распухло, и потому, когда он пристально всматривался в луну, она то двоилась, то троилась. Её серп напоминал обрезок ногтя с ноги, и ему показалось, будто он слышит, как Она их стрижёт: тихие, одинокие щелчки. Он знал, что ему нет места рядом с Ней, и раньше не было, и в будущем точно не будет, и это осознание наполняло его безнадёжной тоской.
Примчавшийся в кабинет классный руководитель отвёз Такао в больницу, хотя тот и пытался вполсилы сопротивляться. Когда врач разрешил ему идти, на город уже опустился вечер. Он втиснулся в поезд линии Собу, переполненный возвращавшимися домой людьми, вцепился в ремешок поручня, поднял голову и увидел в тёмном окне своё распухшее, облепленное марлей лицо. Щёку дёргало, она как будто отделилась от него и зажила своей жизнью. Наполнявшая рот слюна по-прежнему сохраняла привкус крови. Вскоре боль в щеке и неприятная толчея вокруг стали невыносимыми, и после Накано он сошёл.
Такао зашагал на запад вдоль железнодорожных путей. Примерно через час он будет дома. Обдувавший его ветер и размеренные движения ног при ходьбе отвлекали от боли. Иногда он сплёвывал на асфальт слюну, смешанную с кровью.
Он чувствовал себя зрителем, который поднялся на сцену, не зная содержания пьесы. У него не было ни малейшего предположения, что ему делать дальше. Никто не ждал его выхода, и до этого дня он об этом даже не догадывался. И тем не менее самовольно назначил себя на главную роль... От стыда ему хотелось провалиться сквозь землю.
Пока Такао ещё учился в средней школе, у Неё уже сложились свои отношения с Айдзавой и её приятелями, о которых ему ничего не известно. Сложными они были или нет, но уж точно куда более глубокими, чем их нечаянные, мимолётные встречи в беседке.
Он всего лишь случайный прохожий, только потому попавший в эту историю каких-то три месяца назад, что решил в дождливый день прогулять школу.
И никто не просил его делать туфли.
Она ни словом не обмолвилась, что хочет с ним увидеться.
«Может, мы ещё встретимся», — всё, что Она пробормотала тогда.
А он даже не пытался представить, что с Ней случилось. На самом деле он думал только о себе.
Пройдя жилой квартал и завернув за угол, он вышел к мосту над железной дорогой. Остановился на его середине и проверил, где сейчас находится. Слева остались далёкие огни небоскрёбов в Синдзюку, из-за густого мрака вокруг казавшиеся раздутыми пузырями. А значит, его дом — в темноте справа, и ему туда. Черепичные крыши зданий слабо и зыбко поблёскивали, будто покрытые влагой. А высоко над головой светился Её тонкий ноготь. Словно желая его спрятать, по небу потянулось облако. Такао посмотрел на него и рассеянно подумал: «Похоже, завтра будет дождь».
На следующее утро небо затянули бледные облака.
Их серое, сотканное без единого шва полотнище накрыло Токио целиком. В городе стало чрезвычайно тихо.
«Облака поглощают все городские звуки», — переходя улицу Косю-кайдо, выглядевшую более блёклой, чем обычно, подумал Такао.
И только он вошёл в национальный парк через ворота Синдзюку, как обнаружил, что забыл свой годовой пропуск. Такао тихо вздохнул.
Дождь не идёт, пропуска нет.
И Она наверняка не пришла.
«Знал же, что незачем сюда тащиться», — думал Такао, покупая в автомате входной билет за двести иен. Если прямо сейчас двинуть в школу, он всё равно опоздает. А был бы сегодня дождь, и вовсе бы сюда не пошёл... Так что же он тут делает?
«Да в общем, какая теперь разница», — сдался он и просунул билет в автоматический турникет. В безлюдном парке металлический щелчок открывшихся ворот прозвучал чудовищно громко.
Такао шёл по парку и старался ни о чём не думать. Ноги сами понесли его по знакомой дороге. Он прошёл через полумрак, охраняемый рядами гималайских и ливанских кедров, и воздух, как и всегда, внезапно поменялся. Он наполнился запахом воды и листьев, а температура упала едва ли не на целый градус. Оставив за собой невидимый разрез, перед Такао пронеслась маленькая птичка. Голову не прикрывал купол зонта, парк казался необычайно большим, и ему стало тревожно, как стало бы тревожно одинокому, беззащитному ребёнку. Ощущение, что он делает что-то неправильное, только усилилось.
И потому, когда из окружения кленовых листьев выглянула беседка и он увидел, что там пусто, у него камень свалился с души.
«Моему сердцу совсем не больно, — будто записывая слова на лист бумаги, произнёс он про себя. — Я ведь знал, что Она сюда больше не придёт».
Стоило ему так подумать, как волна чувств вскипела и взметнулась от ступней до шеи. Внезапный толчок изнутри призывал его закричать: «Нет!»
Нет.
Это не так.
Он скучает без Неё.
Он хотел с Ней увидеться, очень хотел, ничего не мог с собой поделать и, чтобы их встреча прошла как следует, упрямо терпел и не приходил сюда все летние каникулы.
На самом деле дождь здесь ни при чём — пусть не идёт, пусть светит солнце, или валит снег, или небо закроют тучи, — Такао мечтал, чтобы они снова встретились.
«Я не хочу, чтобы между нами всё закончилось вот так». Внезапно откуда-то издалека послышался тихий всплеск. Наверное, в пруду плеснулась рыба. Или в воду упала ветка. Но что, если... Нет, точно...
К тому времени, когда Такао пробрался через плотную завесу из листьев клёна и впереди показался навес с глициниями, надежда почему-то переросла в уверенность.
Под густо разросшимися листьями глицинии, в бледно-зелёной тени, виднелась хрупкая женская фигурка.