– Смузи хочешь? – спросил Фостер, когда я приплелась на кухню.
– Знаешь, как-то рановато для блендера, Фостер.
– А на Западном побережье вообще только полчетвертого.
– Когда ты там жил, то вставал в полчетвертого?
– Бывало. Чем раньше встаешь, тем длиннее день, тебе так не кажется?
Как по мне, день – это двадцать четыре часа, и как бы рано ты ни вставал, ничего не изменится.
– Знаешь, какой сегодня день? – спросил Фостер, не дождавшись ответа.
– Пятница?
– Ага. А знаешь, что бывает по пятницам?
«Будущие прогрессивные ученые США» собираются вместе, чтобы попытаться силой мысли сдвинуть машину директора школы влево на пару сантиметров? А, нет, погодите, это по четвергам.
– Не знаю, Фостер.
У него округлились глаза.
– Правда не знаешь?
– И что же бывает по пятницам?
Я начинала терять терпение. И тут меня осенило. Но ведь Фостер никогда в жизни бы не сказал нечто настолько нормальное…
– Футбол!
Я удивленно уставилась на него. Все-таки он живет с нами всего три месяца. Мне еще многое предстоит о нем узнать.
– Тебе нравится футбол?
– Не знаю. Никогда не ходил на игры. – Это больше похоже на правду. – Тетя Кэти сказала, что ты сходишь со мной.
У мамы была манера организовывать нам с Фостером совместный досуг, не предупреждая об этом меня. Судя по взгляду Фостера, вид у меня был огорошенный.
– Сходишь?
– Конечно, – ответила я.
Что тут еще ответить? Времена изменились.
* * *
В Темпл-Стерлинге футбол процветал не в таких масштабах, как в Техасе или даже других городах Флориды, где строят стадионы на двадцать тысяч мест и на время матчей закрывают все городские учреждения. И все же эта игра была несомненно важна для нас. Все мы были преданными зрителями: родители, братья и сестры, тети и дяди мальчиков-футболистов; ребята вроде меня, без родственников в команде, но все равно хотевшие стать частью чего-то большого; мужчины – от банковских клерков до семидесятилетнего автомеханика Фреда, – которые играли в футбол в школе, любили царившую пятничным вечером атмосферу на стадионе и приходили вспомнить былое. Футбол объединял нас не хуже религии. Все мы верили в силу голов и тачдаунов
[9]. Все мы приняли крещение в свете прожекторов.
В тот вечер я пробиралась сквозь толпу с Фостером на буксире. Он вцепился сзади в мою майку, пока я вела его к полупустым дальним трибунам прямо перед зачетной зоной.
– Будто армия, – пробормотал Фостер. Он косился на трибуну, где сидели болельщики команды соперников – сине-золотое море.
Мы заняли места, и я окинула толпу взглядом. На первых рядах сидели девятиклашки, а позади нас – старшеклассники. Я многих знала, но ни с кем особо не дружила. Во времена Джейн Остин было важно разделять знакомых и друзей. Друзьям поверялись самые сокровенные тайны и уделялось много времени. Знакомых же было принято навещать не дольше пятнадцати минут. Сегодня эквивалентом такого пятнадцатиминутного визита стали улыбки и короткие приветствия тут и там. Именно так меня встретили старшеклассники, и я с готовностью ответила им тем же – даже, пожалуй, с чрезмерным дружелюбием, – а потом снова принялась разглядывать толпу.
Фостер пристроился рядом с парочкой готов, которые так тесно сплелись в объятиях, что сложно было понять, где чьи конечности. Справа от меня сидел Эмир Зуривич и со скучающим видом курил.
– Все думал, заметишь ты меня или нет, – произнес он.
Я ничего не знала об Эмире – кроме того, что он не так давно переехал в Америку и всего за пару лет выучил больше клевых словечек и матов, чем я за семнадцать.
– Готов смотреть игру? – спросила я. Не знала, что еще сказать, но почему-то казалось, будто должна поддержать разговор.
– Скорее готов заработать баблишка. Я поставил сто баксов на то, что мы выиграем и очков будет больше тридцати.
– Больше тридцати? Это же пять тачдаунов.
Он пожал плечами:
– Команда у Флэт-Лейка отстойная, а наш Эзра хорош.
– Настолько хорош, что заработает пять тачдаунов?
– Ты вообще видела, как он играет?
Все видели, как он играет. Все знали, что он хорош и вполне мог заработать пять тачдаунов. Он никогда не пропускал пасы. Все остальные бежали пять метров, а он за это время пробегал двадцать. Но тут я вспомнила физкультуру и то, как он лениво протянул: «Ты должен был бросить его в ту сторону», и поэтому ответила:
– Да, нормально. Ничего особенного.
Эмир улыбнулся:
– Мне нравятся девчонки с завышенными требованиями.
Я отвела взгляд и посмотрела на поле. От улыбок Эмира становилось слегка неловко. Все-таки привычнее видеть его с недовольной гримасой на лице.
Сложно представить, каково ему было переехать в Темпл-Стерлинг. Об Эмире ходило много слухов – в основном о жизни в пригороде Флориды. Почти все они казались мне жутко бредовыми, но теперь, сидя рядом с Эмиром, я невольно разглядывала его лицо в попытке распознать какое-нибудь свидетельство прошлого. Может быть, у тех, кто пережил трагедию, как-то меняется лицо? Синяки под глазами, опущенные уголки губ… Но нет, в лице Эмира не было ничего особенного, если не считать пирсинга в левой брови.
Движуха на поле отвлекла меня от мыслей о прошлом Эмира. Вышли наши игроки, и болельщики Темпл-Стерлинга сразу вскочили с мест – по стадиону прокатилась красно-белая волна. Чирлидеры растянули плакат, через который с легкостью прорвались первые футболисты. На другом конце поля появились парни в сине-золотом, и трибуны болельщиков Флэт-Лейка взорвались аплодисментами. Зажглось табло с очками, и началась игра.
Не сказала бы, что она получилась особенно хорошей. Уж точно не захватывающей: в первом тайме мы взяли отрыв в три тачдауна и сохраняли его до самого конца. В последние пятнадцать минут тачдаунов стало пять. Эмир сиял, предвкушая победу.
Большую часть игры я думала о своем. В последнее время я перечитывала «Чувство и чувствительность». Я бы назвала этот роман своим любимым, но так происходит с каждой книгой Остин, стоит только взяться ее перечитать. Пожалуй, единственное, что я не могла полностью принять, – это «Мэнсфилд-парк», потому что – внимание, спойлер! – главная героиня влюблена в своего двоюродного брата. Знаю, что в то время подобные вещи были нормой, но у меня мысли о любви кузенов вызывали тошноту, особенно после того, как в моей жизни появился Фостер.
Если не принимать во внимание любовь ьсузенов, в книгах Остин мне не слишком нравилась только одна вещь – финальное воссоединение. Джейн писала о непобедимой любви и сильных чувствах, о перипетиях отношений, от которых захватывает дух… Ну неужели нельзя было чуть больше внимания уделять признаниям в любви? Это же самое интересное. Мне хотелось читать о долгих страстных поцелуях, а Джейн ни о чем подобном не упоминала.
