– Что он сказал? – бросилась я к нему, когда он вошел в дом.
– Ишь какая любопытная, – ответил Фостер. С него градом лился пот, лицо раскраснелось. – Он извинился.
– И ты вот так взял и простил его?
Он пожал плечами, покачался из стороны в сторону, а потом произнес:
– Я сказал, что он должен зайти с тобой поговорить.
Я засмеялась:
– Не надо мне таких одолжений.
– Он не захотел.
– Нисколько не сомневаюсь.
– Но не потому, что он не жалеет. Тут все более неловко. Просто ты девочка.
– И что?
– Ну, с девочками сложнее… Из-за всяких там чувств.
– Из-за всяких там чувств? – повторила я.
Он опять пожал плечами.
– Забудь. Я не собираюсь с ним разговаривать, – заявила я, хотя знала, что лукавлю.
Фостер внимательно посмотрел на меня, будто понимая, что это неправда, а затем развернулся и поднялся к себе.
На этой неделе на физкультуре было еще хуже обычного. Мы закончили с футболом и приступили к баскетболу. На баскетболе одновременно происходит слишком много всего: надо и бежать, и вести мяч, и бросать его в кольцо, и пасовать. Это не мой вид спорта. Однако мне было паршиво не только из-за баскетбола, но и из-за Эзры.
Я знала, что имел в виду Фостер, хоть и не хотела это признавать: да, здесь были замешаны чувства. Я пока не знала, какие именно, но ведь если бы вообще никаких чувств не было, я бы с легкостью пошла и поговорила с Эзрой. А вместо этого я отворачивалась, когда он проходил мимо.
Пока мы отрабатывали пасы, одна фифа бросила Эзре мяч, который приземлился рядом со мной.
Вместо того чтобы, как нормальный человек, просто взять мяч и вернуть его Эзре, я развернулась и побежала в другую сторону. И почти сразу же мне в лицо прилетел еще один мяч. Мне показалось, будто меня с размаху ударили кулаком по голове. Я крепко зажмурилась, спрятала лицо в ладони и пару ужасающих мгновений думала, что разрыдаюсь – непроизвольно, как ребенок, испугавшийся внезапного громкого звука. Но я сдержалась. Когда я открыла глаза, рядом со мной стояла Грейси Хольцер со своей свитой. Она обняла меня за плечи:
– Ты в порядке? Больно? Мэделин, иди ударь Джеймса.
Какая-то долговязая фифа ударила в плечо Джеймса Кеньона, защитника.
– Это за то, что попал в Девон, – громко пояснила Грейси.
– Боже, – сказал Кеньон. – Я же случайно.
– Чего-чего? – с угрозой в голосе произнесла Грейси.
– Мне очень жаль, – пробормотал Кеньон.
– Так-то лучше.
Грейси повернулась ко мне.
– Давай-ка посмотрим. – Она отвела мои ладони от лица. – О, да тут ничего страшного. Легкая краснота. Хочешь, тоналкой помажем? Или лед приложим? Сначала лед, а потом тоналкой?
Я совершенно об этом не думала, потому что к нам приближался Эзра. Мне срочно нужно было сваливать.
– Все хорошо, я в порядке, – сказала я Грейси. – Спасибо. Я пойду…
И я ушла в женскую раздевалку – туда, где безопасно. Где нет летающих баскетбольных мячей и неловких разговоров.
Я рассмотрела свое лицо в зеркале. Вокруг глаза действительно появилось розовое пятно. Я дотронулась до него и поморщилась. Сувенир из спортзала – прям то, что нужно.
– Ты как?
Я подпрыгнула от неожиданности и резко повернулась.
– Господи, как ты меня напугал.
Я не заметила, как подошел Эзра, – слишком пристально изучала собственное отражение.
– Извини. Хотел убедиться, что с тобой все хорошо.
– Я в норме. А тебе сюда нельзя.
– Ты однажды тоже зашла в мужскую раздевалку, – сказал Эзра. – Если помнишь.
Конечно, я помнила. Но не знала, что тут ответить. Повисло молчание, однако Эзра не собирался уходить.
– Нам не обязательно обсуждать ту игру, – наконец произнесла я. – Фостер предупредил, что ты не хочешь об этом разговаривать.
– Я… я такого не говорил.
– А что ты ему сказал?
Эзра молчал, хмуро уставившись на чью-то блестящую розовую спортивную сумку Victoria’s Secret.
Внутри у меня вспыхнуло то ли раздражение, то ли разочарование, а может, и то и другое. Он определенно умел выражать свои мысли. Во всяком случае, он вполне ясно изъяснялся на парковке после игры. Так почему же сейчас он молчит? Почему я одна должна говорить? Это нечестно.
– Давай притворимся, что ничего этого не было, – отрывисто произнесла я. – Перезагрузимся.
– Перезагрузимся?
– Да. Начнем все с чистого листа. Вернемся на стартовую позицию.
– Куда именно?
– Не знаю, Эзра. Если тебе станет легче, можешь опять притворяться на публике, что мы не знакомы.
На лице Эзры отразилось удивление:
– Я не… Это не то…
Не закончив, он снова перевел взгляд на розовую спортивную сумку, и та свирепо сверкнула.
– А что с балом? – наконец спросил он. – Мы все еще…
Ну точно. Целый вечер гробовой тишины рядом с Эзрой – то, что доктор прописал.
– Нет, – ответила я.
Возможно, это было слишком жестко, возможно, я повела себя неправильно, но я была так раздосадована и смущена, что просто не могла вынести мысли о совместном вечере, пронизанном неловкостью.
Эзра просто кивнул. Он не стал спорить. Наверное, даже почувствовал облегчение.
Я подошла к своему шкафчику, открыла дверцу, вытащила сумку и стала собираться, давая понять, что разговор окончен. Может быть, если бы я повернулась к нему, Эзра бы что-нибудь добавил. Но я этого не сделала. Эзра постоял еще немного и молча ушел.
Я опустилась на ближайшую скамейку. Лицо все еще болело, но к этой боли добавилось другое паршивое чувство. Я с новой силой ощутила, что все испортила.
Я накручивала себя весь обед.
– И тогда Дженна сказала «углерод», а я сказал «магний», и мы все… Вау, ты меня даже не слушаешь.
Кэс сидел напротив меня, нависая над нашими подносами, полными вредной еды.
– Ты как вообще?
– Что?
Он помахал наггетсом у меня перед лицом.
– Кажется, что-то случилось.
– Все нормально.
Мы толком не общались после того разговора о бале. Обычно после какого-то спора мы вели себя так, будто ничего особенного не произошло и никакой ссоры не было. И потом все и правда приходило в норму. Но сейчас было иначе.
– Слушай, Дев, по поводу бала… Если ты хочешь пойти с Эзрой, я не против.
